Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

– Яз же табя с младенчества знаю, Юшка. Помню, как в крещении, из купели тя принимала. Яз же – крёстная мать твоя! Помню матушку твою Варвару и отца Богдана. Тогда сама ещё млада была. Род наш Шестовых испокон веку с вашим родом Нелидовых-Отрепьевых соседствовал и дружбу вёл. Все крестины, именины, венчания и свадьбы, радости и лихолетья, отпевания, похороны и поминки всё у нас было общее. Про род твой всё знаю. Прадед ваш – Третьяк Отрепьев. А сыновья его – Замятня и Иван Смирной-Отрепьев. Этот Иван Смирной – дед твой и мой. А сын его – Богдан – убиенный твой отец, Царствие ему Небесное! – со слезами на глазах сказывала Марфа.

– Господи, помилуй мя грешного! – с трепетом произнёс Отрепьев (ибо это был он). С теми словами Юшка сотворил Крестное знамение.

– А про то ведаеши ли, что батюшки твоего – Богдана Ивановича Отрепьева родная сестра Мария Ивановна – моя матушка, ибо замужем была за Иваном Васильевичем Шестовым? А Иван Шестов – то отец мой родный! В девичестве яз – Шестова Ксения Ивановна. Отрепьевы-то по женской линии роднились с Шестовыми, а те – с Романовыми-Юрьевыми! Потому, Юшка, яз – твоя двоюродная сестра! А Миша – сын мой, грядущий государь Всея России – твой двоюродный племянник! – повествовала Марфа.

Юшка охнул, на глаза ему навернулась слеза. Трясущиеся персты сами творили Крест.

– Про Третьяка Отрепьева, прадеда, слыхивал яз. Потому сам Третьяком и назвался, – с дрожью в голосе стал рассказывать он. – А деда-мниха Замятню Отрепьева видал не раз. Нравоучения его помню. А отца свово почти не знаю. Матушка меня воспитала до 12 годов, а потом померла. Дале проживал яз у дядьёв своих – Отрепьевых. То – сыны Замятнины. Секли бывало меня, но учили, одевали, куском не попрекали. Слыхивал от них, что в родстве мы с Шестовыми, но в каком, не ведал! Млад ишо был. До того ль было, чтоб про родство узнавать!? Бориска Годунов тогда на всю родню опалу положил… – отвечал он.

– Страшное было время, Юшка. Весь наш род и Романовы в ссылках по дальним северным монастырям пребывали, – согласилась Марфа. – Лишь под конец жизни своей опустил нас из ссылки царь-ирод. А то бы все там перемёрли. А царь Димитрий нас приблизил.

– А как убиен бысть батюшка мой Богдан, ведаешь ли, крёстная? – спросил Юшка.

– Ведаю. Богдан-то, как и дед твой, дослужился до чина стрелецкого сотника. По служилым делам приходилось ему бывать в Немецкой слободе. А там – кабаки! Да в кабаках – зелье всякое, водка, медовуха, вина заморские в розлив. Любил тятя твой иной раз хмельного вкусить. В тех же кабаках немцы аглицкие, голландские, свейские, ляхи, литва гуляли и прочая нерусь. Принял твой тятя медовухи и захмелел. А тут какой-то литвин начал хулу на государя нашего Феодора Иоанновича наводить и ругать его непотребно, а Годунова хвалить, да возносить

. Тятя твой крутого нрава был. Услышал, не сдержался, да выматерил литвина. Тот – за саблю. А батюшка твой и приложи ево в ухо кулаком. Но другой литвин, сотоварищ того, кто государя хулил, и ударил Богдана ножом в спину, под левую лопатку. Так и убил. Схватили того литвина, судили, отсекли праву руку. Но дело замяли. А Богдана-то не воротишь, – всхлипывая от слёз, рассказывала инокиня.

– Не знал того про батюшку своего. Отчего же ни матушка, ни дядья мои, ни дед Замятня про то мне не сказывали? – тихо спросил Отрепьев и перекрестился.

– Потому, верно, что Годунова боялись. А может и не знали. Да и Романовы-Юрьевы про то никому говорить не велели. Мне ведь о том толико муж мой Феодор Никитич тайно поведал, да не велел никому сказывать, – отвечала Марфа.

– Эх, ответила и ещё ответит мне литва, за тятю мово! – скрипнув зубами, и сжимая рукоять сабли, произнёс Отрепьев.

– А как же ты око десное потерял, сокол ясный? – спросила Марфа.

– В посылах я был к казакам Волжским и Терским от самого государя Димитрия, на службу их в Москву призывал. Тогда в верховьях Дона холопи Шуйского нагнали нас. На посольство наше ночью яко тати напали и перебить хотели. Но Господь уберёг! Отбились мы, хотя и немалой кровью. В той сече око десное я и потерял. Многих наших тогда до смерти убили. Среди павших и Юрлов был, что в чине дьяка при посольстве подвизался. На свежих конях ушли мы от погони.

– Како, же такому случиться, что ты, Юшка, самого государя Димитрия в юности опекал и охранял? – спросила Марфа, утирая глаза.