– Учтите ещё и то, что и тот, кто назвался Юрловым, и казаки узнали, что в Москве произошёл переворот.
– Ну а причём тут Сибирь? – спросила дама, откусывая от бутерброда с розовой сёмгой и запивая чаем.
– Однозначно, что раннее,
– Понимаю Вас, граф. Действительно, удивительный, загадочный персонаж! – согласилась дама.
– И ещё, сударыня. Этот
Через два дня после встречи Юрловым обоза из Домнино его отряд и обоз были уже близ Костромы. По пути к Костроме один раз набрела на них немалая ватага литовских ратных, появившихся с востока – со стороны Никольского. Казалось, что литва уже изготовилась к приступу. Но путивличи во главе с Юрловым окружили обоз и приготовились к бою. Литвины поняли, что имеют дело с серьёзным противником, выпалили несколько раз из мушкетов и пистолей. В ответ им казаки и дети боярские дали дружный зал. Литвины отошли куда-то севернее. Юрлов перекрестился. Среди его людей оказался лишь один казак, раненый в плечо. После этого случая государыня-инокиня вызвала Юрлова к себе, благодарила и велела явиться на беседу, после того, как прибудут они в Кострому.
Беседа эта состоялась тайно в Свято-Троицком Ипатевском монастыре. Юрлов пришёл к инокине после обеда. Он постучал ручкой-кольцом в крепкую окованную дверь. Государыня-мать пригласила его войти. Тот вошёл, сняв тёплую баранью папаху, и поясно поклонился ей. Она отвечала лёгким поклоном. Перед Юрловым была просторная и светлая келья, устроенная в каменной палате с высоким полуциркульным сводом и четырьмя небольшими окнами с цветными стёклами. Здесь было хорошо натоплено, пред образами в углу светились лампады. На небольшом столе с дубовой столешницей лежали Евангелие, несколько исписанных бумажных свитков, несколько перьев, стояла чернильница. Там же уместился расписной, узкогорлый глиняный кувшин и чаша зелёного венецианского стекла. Сама государыня-инокиня восседала на стульце с мягким бархатным сиденьем за столом и что-то писала.
– А ну, Юрлов, сними-ко повязку с ока. Дай посмотреть на тя.
– Уволь, государыня-инокиня. На что там смотреть: шрамы, да безглазье и уродство! – воспротивился Юрлов.
– Снимай! Велю! – твёрдо молвила Марфа.
Юрлов покраснел ликом, но повиновался.
– Всё тот же! Толи-ко седина в виски ударила, да усами и бородой обзавёлси. Хоть увечным и стал на едино око, но родинка у переносья всё ж видна. Да и взгляд всё тот же, – произнесла Марфа.
– Помнишь ли меня, Юшка!? – вглядываясь в лицо Юрлова, спросила инокиня.
Что-то забытое и сказочно-тёплое вдруг охватило сердце и душу этого уже зрелого и израненного человека. Но он сдержался, виду не подал.
– Давно меня никто не называл так, государыня. Всё больше Третьяком кличут.
– Ты и сам того не знаеши, что яз про тя ведаю! – улыбаясь молвила Марфа.
– Того не ведаю, почему, но смутно помню табя, государыня-инокиня. Никак не уразумею, откуда знаешь имя мое, – внимательно глядя ей в очи отвечал Юрлов.