Царевна Софья

— И без того их Бог убил, — сказала в ответ Софья.

«И она де великая государыня ему, Федке, воспретила», — подытожил Обросим.^{383}

Данный факт достаточно известен — его приводят М. П. Погодин и С. М. Соловьев.^{384}

Но почему-то именитые историки не делают из этих крайне важных показаний очевидного вывода: Софья являлась принципиальной противницей кровопролития как средства политической борьбы. В показаниях Петрова, несомненно, звучит подлинная речь Софьи. Можно даже почувствовать ее интонацию. Царевна говорила спокойно, бесстрастно, с чувством явного морального превосходства над противниками. Не может быть никаких сомнений в подлинности изложенного выше факта, ведь слова правительницы не могли быть приятны Нарышкиным и, соответственно, не должны были понравиться следователям. Обросиму Петрову не было никакой нужды их придумывать. По материалам следственного дела ясно вырисовываются психологические особенности данного свидетеля — этот честный и простоватый человек был не способен что-либо сочинить.

Тогда же Федор Шакловитый составил от имени стрельцов, солдат, московского купечества и посадских челобитную о венчании Софьи царским венцом. Он показал документ своим доверенным, стрелецким командирам, которые должны были обеспечить сбор подписей и на Семенов день (1 сентября 1687 года) бить челом великим государям о короновании правительницы. Однако вечером Шакловитый вновь призвал к себе стрелецких офицеров и дал отбой — «великая де государыня того дела делать не указала».^{385}

Между тем с конца 1687 года младший государь начал осуществлять политическую деятельность, принимавшую разнообразные формы. В декабре шведский дипломат Кохен отметил в донесении: «Теперь царя Петра стали ближе знать, так как первый министр, князь Голицын, обязан ныне докладывать его царскому величеству о всех важных делах, что прежде не делалось».

Четырнадцатого января Петр впервые участвовал в заседании Боярской думы, а два дня спустя, в годовщину смерти царя Алексея Михайловича, юный государь демонстративно обошел все приказы и находившиеся при них тюремные помещения; некоторых узников он одарил деньгами, а другим даровал свободу. Кохен отметил в феврале: «Царь Петр прилежно посещает думу и, как говорят, недавно ночью секретно рассматривал все приказы».^{386}

Андрей Матвеев пишет о первых государственных занятиях молодого царя в возвышенных тонах: «Государь царь Петр Алексеевич, от времени до времени из юного своего возраста в большие лета приходя, неусыпными своими добрыми очами смотрел на властолюбивое восхищение сущей законной державы своей, и правление то свое пред правлением Софии Алексеевны не стерпел больше меньшим быть… Того ради вскоре тогда ж начал сам в думу входить, где в палате она, царевна, и бояре собирались и думали об управлении государственном».^{387}

По мере взросления Петра усиливались позиции «партии» его сторонников. 8 апреля 1688 года 24-летний Лев Кириллович Нарышкин был пожалован в бояре; одновременно с ним в боярское достоинство возведен один из самых активных и верных сторонников будущего преобразователя Тихон Никитич Стрешнев. В связи с этим Кохен предположил: «Кажется, что любимцы и сторонники царя Петра отныне тоже примут участие в управлении государством».^{388}

В конце мая 1688 года Петру исполнилось 16 лет. Ростом он уже превосходил всех приближенных, а его необыкновенные способности всё чаще отмечались в донесениях иностранных дипломатов. Например, Фуа де ла Невилль писал: «Этот монарх красив и хорошо сложен, а живость его ума позволяет надеяться в его правление на большие дела, если им будут хорошо руководить».^{389} В день именин Петра, 29 июня, его доверенные стольники Матвей Филимонович Нарышкин и Иван Афанасьевич Матюшкин были пожалованы в окольничие.