Царица Армянская

Мари-Луйс склонилась над ларцом и стала медленно перебирать

сверкающие камни. И такое в ней поднялось отвращение ко всему

окружающему — до дурноты...

— Что, не нравятся они тебе, душа моя? — спросил тем временем

Мурсилис, снова касаясь ее пальцев.

Мари-Луйс, с трудом скрывая свое отвращение, тихо сказала:

— Нравятся, о мое солнце, мой желанный! Особенно вон тот, что сияет,

как луч твоей щедрой души...

Сказала и мысленно укорила себя, что волнуется, как неискушенное

дитя. Быстро повернулась и села на место, опустив голову, чтоб не выдать

того, что чувствует.

А Таги-Усак молил всех богов дать ему силы справиться с мучительной

скованностью.

Он словно издалека услышал, что царь обращается к нему с вопросом:

— Как поживает царь Ассирии, твой властелин Адад Нирар?

— Благоденствует, хранимый богами.

— А что? Не шлет ли он мне приветствия?..

— Нет... не ведаю! — с трудом переключаясь от своих мыслей, отвечал

Таги-Усак. И вдруг добавил: — Я знаю, что он ежедневно посылает людей в

Хайасу!..

Мурсилис недобро вскинул бровь. У Мари-Луйс ничто не дрогнуло в лице.

Поняла: Таги-Усак намеренно старается уязвить Мурсилиса.

— В Хайасу, говоришь, посылает? — переспросил царь.

— В Хайасу, великий и отважный государь! Я у себя перед самым

отъездом встретил несколько египтян. Они тоже держали путь в Хайасу. И

очень спешили...

— Может, армянский царь Уганна преставился?..

— Не слыхал про то, государь. Но полагаю, что если бы такое

случилось, твое величество об этом непременно знало бы.

Мурсилис пристально посмотрел на купца:

— А как ты думаешь, твой царь Адад Нирар поддержит меня, коли я решу

напасть на армян?..

— Мне не дано знать, каково божье провидение, царь-солнце! —

Таги-Усак снова отбил низкий поклон. — Одно только знаю, что Адад Нирар

обратился к Уганне с просьбой дать ему тридцать мер меди...

Мурсилис подскочил на месте:

— Да я подчиню себе всех богов Уганны! Как сделал это в Нерике!.. Я,

я... Он еще узнает!..

Он долго и раздраженно и невнятно что-то все бурчал. Лицо его, и без

того сухое, заостренное, еще и пожелтело. Весь бред и все зло были

обращены к царю Уганне.

— Этот старец мешает мне во всем, не дает взять под власть четыре

страны на четырех морях, кои должны принадлежать нам!.. Когда восемь лет

тому назад я был в вашей Ассирии и уже, почти полностью ею завладев,

собирался следовать на Каргамиш, вдруг явился гонец и сообщил, что царь

Уганна напал на мои города Иштиттун и Канувар, уничтожил гарнизоны и засел

там со своим войском. Мне ничего не оставалось, как немедленно покипуть

вашу землю. Вот так-то. Своим набегом Уганна помешал мне утвердиться в

Ассирии. Потому и ваш Адад Нирар ищет союза с Уганной. Но я им обоим еще

покажу!..

Мурсилис, забыв обо всем, потребовал немедленно позвать к нему

царевича Наназити.

— Готовь к бою войско столицы! — приказал он сыну.

Мари-Луйс встревожилась, но ни в лице, ни в глазах это не отразилось.

А Мурсилис все бушевал:

— Воля моя такова, Наназити: ты возглавишь войско и выступишь в поход

на Хайасу, на ее города! Нашествие твое должно быть разрушительным!

Понятно?

Царевич покорно внимал отцу. А Мари-Луйс при этом измерила его

взглядом и, остановившись на горящих страстью пухлых, еще полудетских

устах, подумала: «Как, интересно, Каранни встретит войско этого юноши?..»

Царевич удалился. А вскоре после него в зал вошел воин и,

распластавшись у ног царя, сообщил, что армяне отбили Нерик и захватили

хеттский город Иштиттун.

Нежданная весть не сразу дошла до сознания присутствующих в зале. Она

сначала как бы зазвенела, ударившись о каменные стены, увешанные шкурами и

старинным оружием, а уж потом заполнила все пространство помещения...

— Армяне разрушили храм в Иштиттуне, статую богини Лелван! Они

утверждают, что город этот в давние времена принадлежал им и теперь, мол,

по праву отвоеван ими! И в заносчивости своей дошли до того, что грозятся

обратить царство Мурсилиса в прах и развеять по ветру!..

Обстановка накалилась до предела.

Мари-Луйс думала только об одном: «Да сопутствует удача деяниям

Каранни!..» Она не смотрела в сторону Таги-Усака, но представляла, какое

ликование скрывает он сейчас под купеческой личиной.

Тишину взорвал голос царя:

— Да неужели все это правда?! Когда же он успел столько всего

разрушить и так глубоко вклиниться в пределы моей страны?

Окружающие не осмелились ответить царю. Но тут он словно глас неба

услышал. Кто-то как колом вколачивал ему в мозг: «В мире ничто не вечно. И

Хаттушаш твой рано или поздно будет разрушен, может, людьми, а может,

богами. Ничего от него не останется».

От всего этого царю Мурсилису было не по себе.

Мари-Луйс оставалась внешне спокойной. Она сумела, затянув Мурсилиса

в сети своих чар, задержать его, отвлечь от мысли о необходимости идти

войной против армян, пока не вернется Каранни. Теперь ей уже легче. О себе

она не думает. Важно, что теперь перевес на их стороне и они непременно