Царская тень

Он подталкивает к Этторе еще одну фотографию. Женщина с голой грудью лежит на шезлонге, закинув руки за голову. На ее животе шелковая ткань, стыдливо прикрывающая нижнюю часть ее тела. Тебя это пугает? спрашивает полковник.

Нет, синьор. Этторе улыбается, но напряжение вернулось в комнату.

Люди начинают верить, что все, слышанное ими про этих абиссинцев, правда. Фучелли сцепляет руки перед собой и подается вперед. Ты знаешь историю Пентесилеи[92]? Ты более образован, чем большинство. Он машет в сторону двери.

Этторе ерзает на стуле, разглядывая фотографию. Это женщина, которая сражалась против Ахилла. Но ее убили.

Но она хорошо сражалась, и неужели кто-то из этих людей считает себя Ахиллом?

Полковник постукивает себя по лбу. Так что ты понял из того, что я сказал?

Этторе снова ерзает, в этих вопросах он слышит отзвуки тех, что задавал ему отец, а потому чувствует себя не в своей тарелке. Наши люди боятся этих абиссинских женщин, медленно произносит он. Они придумывают о них истории и верят в них, добавляет он.

Краска заливает щеки Фучелли. Уши у него ярко-красные. Продолжай.

Мы считаем, что они отличаются от наших женщин, потому что ничего о них не знаем, продолжает он. И это пугает нас, синьор. Этторе делает паузу — пристальное внимание полковника, его явный интерес к каждому услышанному слову заставляют Этторе нервничать.

Наши люди должны научиться верить во что-нибудь другое, медленно говорит Этторе. Они должны поверить, что они Ахиллы.

Полковник кивает. Они должны поверить, что они Ахиллы, повторяет он. Лицо у него раскраснелось, над его верхней губой собрался пот. Возьми свою камеру и отправляйся работать, Фото. Ты не фотографируешь женщин, ты творишь Ахиллов. Он начинает засовывать фотографии назад в конверт.

Да, синьор. Этторе встает, собираясь уходить.

Ах да, Наварра? Начинается перепись, бланки появятся на следующей неделе. Когда заполнишь свой, принеси мне. Ясно? Глаза полковника испытующе смотрят на него. Не сомневаюсь, перед твоим отцом сейчас стоит точно такая же проблема. Он качает головой и добавляет: Позор.

Этторе поспешно кивает, слишком поспешно, ему едва удается отдать честь, наконец он разворачивается и спешит к двери, заглатывая полный рот воздуха.

* * *

Этторе опирается спиной о дерево на краю плато и смотрит на Хирут. Он смотрит через плоское пространство земли, ведущее к тюрьме, и пытается понять, что значит просыпаться каждый день за колючей проволокой вокруг крепкой ограды. Он расстегивает пуговицы рубашки, вытаскивает ее из брюк, ему хочется снять ее совсем, освободиться от этой формы, от ее предательства. Он делает вдох, еще один — пытается успокоиться. За тюрьмой тропинка к тому самому предательскому обрыву, и он пытается представить себе первое мгновение после прыжка, тянущееся мгновение перед свободным падением. Он трясет ногами, прогоняя окоченение, смиряя дрожь, которая поднимается к его груди и челюсти. Он хочет окликнуть Хирут, спросить, как она делает это, как ей удается жить в этой тюрьме: вот она стоит спиной к стене, словно это самая естественная вещь в мире — стать пленницей.

Она равнодушно смотрит в сторону горизонта, в сторону широкой расщелины между двумя большими камнями. Она не шелохнулась за те часы, что стоит там. Фучелли приказал наблюдать за двумя пленницами несколько дней и документировать их действия, но сейчас уже середина дня, а документировать нечего. Над головой нещадно палит солнце с неба, мешая ему оставаться неподвижным и сосредотачиваться. Он уже два раза доставал письмо отца и пытался понять, что отец пытался донести до него, этот человек, который раскрыл так много и совершенно недостаточно. Этторе встает, накидывает сумку на спину. Он надевает ремень камеры на шею, чтобы эта Хирут увидела ее и подготовилась. В горле у него оседает неприятный вкус. Он теперь понимает, почему его отец так рассердился, когда он пошел в армию: Лео знал истинную цену формы, он давным-давно узнал, что она почти никого не может защитить. Он знал, что увидеть можно только то, что наиболее очевидно: кровь, рождение и родину.

Он медленно приближается к ней, кривит рот в слабой улыбке. Когда он достигает колючей проволоки, к нему подходят охранники. Он магнит в центре их орбиты. Они наводят винтовки на грудь Хирут и начинают по очереди поворачиваться то в сторону тюрьмы, то в сторону холмов, охваченные новой тревогой. Это происходит без слов, хореография отлажена с такой безукоризненной точностью, что Этторе ощущает вернувшийся трепет перед всем, чего смог добиться полковник Фучелли вместе со своими солдатами, и перед всем, что он обещает сделать для него.

Индеминеш[93], говорит ей Этторе. Он садится прямо перед Хирут, кладет ногу на ногу. Как дела? Индеминеш?