Царская тень

Кидане отваживается поднять бинокль. Он обводит взглядом ущелье и находит то, что ищет: итальянского командира. Командир останавливает своих людей, чтобы хвост колонны догнал среднюю часть. Потом итальянец поднимает собственный бинокль и смотрит в направлении Кидане. Кидане замирает. Он поворачивается, чтобы приказать своим людям податься назад, и видит Аклилу, который бесшумно подполз почти вплотную к нему. Кидане задерживает дыхание, на его лбу собирается пот. Он чувствует стеснение в груди. Итальянский командир подходит к краю ущелья, поднимает свой бинокль. Кидане напрягается. Офицер чувствует: что-то пошло не так, и это не так — смертоносный взгляда Аклилу, проникающий через траву и листву и, словно пуля, достигающий груди итальянца. Этот ферендж не может их увидеть, но хороший солдат знает: искать нужно то, что ты не можешь увидеть.

Свист Бекафы: две звучные ноты, чистые и громкие — птичья трель, пронзившая ветер. Итальянец поднимает голову. Он описывает неторопливый круг, одна его рука медленно поднимается, когда свист раздается снова: те же две ноты. Итальянец роняет руку, и его крик — пронзительный боевой клич. Кидане жестом дает знак Аклилу, Аклилу сигналит Сеифу, а Сеифу свистит Амхе, Амха же делает жест рукой, и его бойцы ползут на животах к левому флангу, и когда Кидане поднимает руку, а потом резко опускает ее под возносящиеся к небесам птичьи трели, Эскиндер, и Гетачев, и все его другие воины подчиняются и встают — гиганты, родившиеся из камня. Они, облаченные в белые одежды, резво и уверенно бегут вниз по склону горы, а итальянский командир в ущелье поворачивается, выкрикивает слова команды и проклятия при виде этих безмолвных, как призраки, людей, восставших из земли.

Сначала звон в ушах, потом оглушительная ясность ошеломленной тишины. Громкий рев рассерженного ветра, потом мелодичный птичий зов. Он ощущает свою грудь, тяжелую, как камень, и свои ноги, легкие, как перья. Бросаясь вниз по склону в ущелье, Кидане чувствует пронзающие его экстаз и вдохновение, качели между катастрофой и спокойствием. Мир ускользает от его восприятия. Перед ним открывается тропа, уходящая в туннель, и вскоре он несется среди хаоса к стройной фигуре в слабеющем свете. Это Давит, который поднимает Виджугру, врученную ему Кидане. Он поворачивается, смотрит на Кидане одновременно с гордостью и недоумением, потом поворачивает лицо обратно в сторону врага. Давит выкрикивает имя Хаилу, словно издает боевой клич, и Кидане смотрит, как зачарованный, на Давита, который прицеливается с идеальной точностью и нажимает на спусковой крючок.

Кидане готовится услышать громовой звук вылетающей пули. Нет ничего, кроме этого, думает он, нет никого, кроме этого парня. Это песня старого воина, древняя припевка, которую воины поют перед сражением, колыбельная, которую поет отец любящему сыну. Он встречается взглядом с Давитом и отчетливо слышит его испуганный шепот: Но оно не стреляет? А потом Давит отчаянно тянется к нему, машет руками, хватает пустой воздух, выкрикивая имя Кидане. Его нога взрывается, превращаясь в разодранную плоть, из которой выходит кость, и Давит падает, в брызгах собственной крови.

Нет ничего, кроме этого: Кидане замахивается ножом на того, кто атаковал Давита, его собственная винтовка забыта на плече, когда он бросается вперед, прежде чем ascaro успеет прицелиться еще раз. Нет никого, кроме этого, этого ascaro, который выпрямляется во весь рост перед лицом неминуемой смерти, отказываясь сдаться удару ножом, с такой яростной силой нанесенному в середину груди, облаченной в форму. И они вдвоем влетают в моментальную тишину, бесплотную и теплую.

Деджазмач. Деджазмач!

Они зовут его, его люди, которых он привел в это несчастное место. Они просят его помощи, а он стоит над этим рухнувшим телом, и эти глаза смотрят на него, и их взгляд тянется к нему с любовью. Что ему остается, кроме как упасть на колени, привлечь к себе Давита, позволить ему, как маленькому мальчику, прижаться к его, Кидане, груди? Что еще может отец, если не это?

Помогите мне, говорит Давит. Где Хаилу? Где мой брат?

Деджазмач!

Он отпускает Давита, поднимается на ноги, его брюки замараны кровью. Он видит Аклилу, который переступает через бьющееся тело, на его плече висят две винтовки. Его съедает стыд, но Кидане, живой и сильный, свирепый и целеустремленный, игнорирует шум в голове и боль в челюсти, он выкрикивает имя отца, пока перед ним, рядом с ним, за его спиной не оказывается Чеколе, выдающийся сын Леммы, старший сын первого и величайшего из Кидане. Они так близко друг к другу, что их плоть сплавляется в одно, а потом его отец входит в его кости и устраивается за его глазами, а Кидане, усилившись и напитавшись яростью, прыгает в клубок сражающихся людей, и его отец наблюдает за этим с гордостью.

А потом слышится тирумба[54].