Царская тень

Этот рожок издает звук, который понимают только те, кто знает его язык: Кидане чувствует, как его сердце занимает все больше места. Его люди набирают скорость. Его ноги становятся все более ловкими. Его руки держат его новую винтовку и, бросаясь на споткнувшегося итальянского солдата, Кидане начинает смеяться. Он смеется и выкрикивает имя отца. Он смеется и выкрикивает собственное имя. Он смеется, призывая Аклилу и Сеифу, и Эскиндера, и Амху, и Гетачева, и когда он стреляет в атакующего ascaro, земля становится широкой, и он опять бежит к свету, горячему, как солнце, а когда рожок звучит еще раз, он знает, что это сигнал другим воинам, до этого момента невидимым, броситься на итальянцев в колонне и удушить их.

И только позднее, глядя на залитое кровью поле боя, он чувствует одолевающий его страх, его трясет на солнце, зубы стучат, он сейчас хочет одного — объятий Астер. Кидане взбирается по склону, спешит добраться до места, прежде чем Аклилу и Сеифу станут его искать, ложится на землю лицом вверх и смотрит на безупречное небо. Ниже он слышит скорбный голос Хаилу, разрывающий тишину, этот голос вопреки ветру находит ухо Кидане: Давит! Кидане закрывает глаза. Его отец дышит ему в ухо, его рот прижимается к щеке Кидане: А ты думал, что война бывает другой?

Интерлюдия

Некоторые города тонут в крови, думает Хайле Селассие. Они затоплены мертвыми мыслями и криками перепуганных девушек. Некоторые места вопиют, тревожа сны скорбящих отцов. Император Хайле Селассие покачивает головой и возвращает себя к настоящему. Он в своем саду в окружении взрывающихся цветом бугенвиллей, он разглядывает розовый куст в робком цветении. Его собака жует старую косточку у его ног, и перед ним маленький Мэконнын преследует воображаемых врагов, разбрасывая невидимые копья. Если он хотя бы чуть-чуть повернет голову, то увидит ее. Она стоит в своем свадебном платье, девочка, одетая, как женщина, дрожит, сложив руки на груди. Если он посмотрит, она шевельнется. Она поманит его в Мекелле и покажет на Гугсу, прошипит его имя и скажет: Я умоляла тебя спасти меня, аббаба.

Хайле Селассие смотрит вниз, чтобы не встречаться с ней взглядом. В его руке итальянская газета, на первой странице которой фотография Гугсы: он сидит рядом с Де Боно за столом, оба внимательно вглядываются в большую карту. Статья под фотографией сообщает, что итальянские войска вошли в Мекелле под овации и салют, их встречал Гугса. Хайле Селассие не хочет думать о событиях трехлетней давности — не сегодня, — но ему приходится это делать, это его долг перед дочерью, Зенебворк. Он знает, что она стоит рядом: стоит лишь чуть скосить глаза, и можно увидеть ее в нескольких шагах от ее любимого розового куста. Она дрожит от страха, сцепляет руки, словно сегодня все еще 1932 год, словно и не было этих трех лет. Словно даже теперь в его силах остановить свадьбу, которую он устроил для нее, и отправить Гугсу назад в Мекелле одного.

Оставь меня, говорит он вполголоса.

Мекелле пал. Проклятый город, который был свидетелем последних минут его дочери, сдался итальянцам, а человек, который был ее мужем, обнимает врагов Эфиопии.

Уходи, говорит он.

Но она не хочет уходить. Он может это понять по ветерку, обдувающему розовый куст. Он может это понять по звенящей тишине, наступающей за его словами. Она ждет, не скажет ли он что-то еще, и она не уйдет, пока он не скажет этого. За три года, прошедшие со дня ее смерти в доме Гугсы, она научилась терпению. Она научилась сидеть ночами и приходить к нему с восходом солнца. Она научилась сдерживать гнев и улыбаться. Она научилась быть четырнадцатилетней девочкой, какой была до того, как он выдал ее замуж за жестокого человека почти пятидесяти лет.

От Аддис-Абебы до Мекелле почти восемьсот километров; вообрази, сколько нужно времени, чтобы преодолеть это расстояние на поезде. Он сказал это, когда Менен умоляла его вернуть дочь домой. Он сказал это, когда Зенебворк стала забрасывать их испуганными посланиями. Это почти восемьсот километров. Мы и до вокзала не успеем доехать, как с ней все будет хорошо. Она тоскует по дому, она не привыкла быть женой. Ему нужно было бы прилететь к ней. Сесть на свой самолет, привести с собой армию и взять дворец Гугсы штурмом. Он должен был ворваться в ее комнату, схватить ее в объятия, а Гугсу посадить в тюрьму, переломав перед этим все его кости одну за другой.

Прости меня, говорит он, потому что знает: это единственное, что заставит ее уйти. Прости меня, лидже

. Прости меня.

Она начинает неохотно уходить. Он чувствует, как ее злость, теплая, словно дыхание, окутывает его.

Она будет с ним до конца его дней, он знает это. Она будет причиной того, что даже в лучшие моменты на него будет давить такой груз раскаяния, что он будет бормотать извинения невидимой пришелице и станет просыпаться по ночам оттого, что приказывает готовить самолет к полету на Мекелле.

Он перечитывает телеграмму: Мекелле пал. Атака Бекафы при поддержке Кидане увенчалась успехом.