«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1

«Откуда та развязность, – возмущался Алексей Бехтеев, – с которой газеты обнадеживали нас, […] – это совершенно непонятно и необъяснимо. Неизвестность о судьбе Государя, Его Августейшей Семьи и Августейшего Брата Великого Князя Михаила Александровича сыграла гибельную роль в деле монархического движения»¹⁹⁸.

То же самое три года спустя писал уже его родной брат, поэт С.С. Бехтеев в статье «Царская Голгофа»: «…Время от времени порождаются безумные и вредные слухи о жизни Царской Семьи, лишающие Ее небесных венцов, перед которыми жалки и ничтожны наши кажущиеся земные блага и временные удовольствия. Став на почву грубого материализма, эти люди не могут отрешиться от мысли безсмертия Царственных Страдальцев и то и дело по указке наших злейших врагов кощунственно воскрешают Их из пепла екатеринбургских кострищ, открывая тем самым широкий простор и возможности для всякого рода самозванцев и авантюристов, распространяя нелепейшие вымыслы и фантастические слухи о жизни Царской Семьи, то будто бы бежавшей в сибирские леса к старообрядцам, то каким-то образом спасенной Сиамским королем, они сами по-видимому не отдают себе отчета в том, что всеми этими глупыми баснями они оскорбляют только священную память великого подвига Царственных Страдальцев. Не хотят понять они и того, что Император и Самодержец Всероссийский ни прятаться, ни бежать от Своих врагов не может»¹⁹⁹.

Текст этот, свидетельствующий не только о хорошем знании его автором фактической стороны дела, но и о верном понимании ситуации вокруг Царственных Мучеников, следует хорошенько запомнить

Написав это, С.С. Бехтеев тем самым лишил себя возможности оправдать дальнейшие свои поступки «неведением», «непониманием» и т. п. Именно, исходя из этого текста, нам станет ясным, что «Царский гусляр» не был – как его пытаются иногда представлять – малоинформированным или что-то неверно понимающим человеком. Как видим, всё он отлично понимал, а, значит, впоследствии – ведал, что творил.

При этом и сама дата последней статьи не является случайной: именно с начала 1927 г. резко усиливается поток лжи.

Эти слухи поколебали, в конце концов, умы многих.

«Печально, – писал 11 февраля 1927 г. митрополит Антоний (Храповицкий) секретарю Синода графу Ю.П. Граббе, – что Николай Николаевич всё крепче отгораживается от своего племянника [Великого Князя Кирилла Владимiровича], но не разделяет ли он убеждения Муравлина, что другой его Племянник [Император Николай II] жив?

Тогда и его нельзя осуждать.

Архиепископ Лубенский Серафим (Соболев, 1881–1950) – с августа 1921 г. управлял русскими приходами в Болгарском благочинии. В 2016 г. прославлен в лике Святителей

А Преосвященный Серафим в Софии служил уже торжественный молебен о здравии второго Племянника»²⁰⁰.

Речь в письме Первоиерарха идет также и об известном под литературным псевдонимом «Муравлин» князе Дмитрии Петровиче Голицыне, одном из видных деятелей Высшего Монархического Совета и авторе первых манифестов Великого Князя Кирилла Владимiровича.

В письме Н.М. Котляревскому, секретарю генерала П.Н. Врангеля, Владыка Антоний уточнял (11/24.2.1927): «Князь Голицын-Муравлин…настойчиво доказывает везде, будто Государь Николай II жив»²⁰¹

.

А вот и мнение самого князя Д.П. Голицына, изложенное в датированной 17/20 мая 1928 г. и подписанной им листовке «О “Воспоминаниях” князя Жевахова», напечатанной в типографии С. Филонова в Новом Саду:

«Теперь, когда мы временно не имеем Государя на Престоле, когда большевики нам подсовывают наглую ложь о Екатеринбурге (я утверждаю, что кончина Его Величества не доказана), когда в беженстве большинство принимает эту ложь не то равнодушно, не то мимоходно, когда никто не хочет вдуматься в то, что следователь Соколов дважды (в беседе с полковником Ф. Винбергом и американцем Влеком, которому он сказал, после отъезда их из России, что у него мало надежды на спасение, т. е. никакого доверия к кровавой басне большевиков) опроверг свое заключение (составленное ради облегчения побега), когда никто не оглянулся на громкий оклик атамана Соловьева о том, что он спас Царскую Семью[84] (между тем такие слова должны были вызвать либо бурю радостного восторга, либо ураган недоверия), когда Царя подвергли частичному отлучению от Церкви (запретив епископам молиться о Его здравии и спасении), а тут же спокойно приемлют невероятную сказку о том, что будто “останки” хранятся в такой-то дипломатической канцелярии, причем словно никому не приходило в голову, что Царские останки должны были бы быть торжественно преданы земле по Православному обряду, – когда вся эта мешанина лжи, равнодушия, нарочитого замалчивания и ленивого недоверия создает ту сутолоку, в которой оскорбляются и повреждаются наши верования, – нам нужна была книга князя Жевахова, правдивая, спокойная, величественная. […]

Князь Дмитрий Петрович Голицын