Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют, однако, обратить внимание на какую-то пока что не до конца понятную, но всё же весьма значительную, роль в появлении книги упомянутого нами ранее американского журналиста Уильяма Мортона Фуллертона.
Об этом свидетельствуют впервые публикуемые нами далее дарственные надписи (все на французском) на двух экземплярах первого французского издания книги Н.А. Соколова, одна из которых была сделана самим автором, а другая – князем Н.В. Орловым:
Кстати говоря, последняя надпись уточняет время появления книги («март 1924»), а первая – место пребывания семейства Соколовых сразу же после возвращения его из США: «Фонтенбло», то есть всё еще в Самуа-сюр-Сен.
Оба эти экземпляра с автографами (и особенно подписанный Н.А. Соколовым!), находящиеся ныне в собрании московского музея «Наша Эпоха», уникальны.
Уильям Мортон Фуллертон
«На протяжении вот уже не одного десятка лет, – написал мне понимающий в этом деле толк мой парижский друг Ш. Чиковани, – я тщательно отслеживаю все аукционы. Примелькались автографы князя Юсупова и даже Членов Императорской Семьи, но никогда не всплывали подписные книги четырех человек: Дитерихса, Соколова, Вильтона и Булыгина. Особенно это касается Соколова, умершего сразу после издания книги».
Все эти обстоятельства привели Н.А. Соколова к решению сесть, наконец, за книгу.
«Он сам чувствовал, – писал П.П. Булыгин, – что остается мало времени: слишком много огня было в его сердце и нервах – так долго не могло продолжаться».
Определенным ориентиром является для нас дата, поставленная Н.А. Соколовым под предисловием: «Фонтенбло (1921–1924)».
Уже современники Н.А. Соколова прекрасно понимали значение этой книги.
В самых первых откликах, появившихся в апреле 1924 г. в белградской эмигрантской газете «Новое Время», брат павшего вместе с Царской Семьей в Ипатьевском подвале Лейб-медика – дипломат П.С. Боткин, – только что на одном дыхании прочитавший ее, так оценивал этот труд:
«Голая неопровержимая правда, кровавая действительность во всем своем невероятном ужасе… Сомнений больше быть не может: Государь, Императрица, Царские Дети и те, кто при Них оставались, погибли. Они умерли, как в древние времена умирали христианские мученики – растерзанные дикими животными. Только в первых веках Христианства это происходило в Колизее на глазах язычников, теперь же, в XX столетии, такое злодеяние совершилось перед цивилизованной христианской Европой, которая просто закрыла глаза и отвернулась, чтобы не видеть что-то неприятное…»
И во второй заметке, отправленной вдогон первой, напечатанной три дня спустя:
«Мы все, конечно, много раз слышали и читали о том, как погибла Царская Семья. И всякий раз новое описание злодеяния заставляет сжиматься наше сердце и дает новую жгучую боль – точно нам растравливают незакрывшуюся рану.
Опубликованная во французской прессе заметка о появлении в Буэнос-Айресе «принцессы Ольги», якобы дочери Царя, о самозванченстве которой заявили «князь и княгиня Орловы»
Трудно нам свыкнуться с этой ужасной действительностью. Понятно, что многие до сих пор отказывались ей верить, но довольно укачивать себя грезами и мечтать о несбыточном. Правде, как она ни горька, нужно прямо и смело смотреть в глаза. Что было, то было; не переделаешь.
Книга судебного следователя Николая Соколова в этом отношении пресекает дорогу разнообразным легендам. Как свидетельские показания, так и вещественные доказательства с достаточной убедительностью устанавливают факт зверского убийства Царской Семьи»226
.Шесть лет спустя французский журналист Ксавье де Отеклок после своей беседы с М.Н. Гирсом, всячески пытавшимся принизить значение книги Н.А. Соколова, решил самым внимательным образом ознакомиться с ней, после чего был весьма озадачен, что и выразил в послесловии к публикации этого своего интервью:
«…В результате разговора с г. Гирсом выяснились две вещи: 1) Соколов должен был бежать из Екатеринбурга, не закончив своих расследований; другими словами, не законченное юридическое следствие имеет очень относительную ценность. 2) Ничто не доказывает идентичности Императорских Реликвий, которые все же старательно прячут [sic!], словно стыдясь [sic!] или будучи мучимы угрызениями совести [sic!].