Хотя смотреть там особо не на что было, нитки — они и есть нитки. Выкрашенные в черный. Спряденные ровно, набитой рукой. Может, привозные, но не исключено, что пряли местные. В городе была одна женщина, которая пряла и ткала на свою семью и продавала излишки, но пожара не пережила… Ничего, словом, из куколки извлечь было нельзя, просто хотелось забрать дрянь из рук Нел. Даже зная, что доморощенная попытка ворожбы ни к чему не приведет.
— Что это? — повторила Нел.
Альмод сжег куколку. На ладони осталось семь иголок.
— Порча, — сказал он, сжимая кулак.
Нел недоверчиво рассмеялась.
— Порчи не бывает.
— Само собой. Но тот — та, скорее всего, женщины охотней верят в подобное — кто ее сделала, была уверена, что бывает.
Зря он вчера дал себе волю. Нел, конечно, не трепетная барышня и может за себя постоять. И все же.
Он присел напротив, взял ее руки в свои. Заглянул в глаза.
— Давай я выплету проход для тебя? Не насовсем. Пересидеть, пока все не образуется. Я вернусь за тобой, обещаю.
Впрочем, он уже знал ответ.
— Не ври. Ничего не образуется. Полыхнет. И когда это случится… Я хочу быть рядом с тобой. Если то, что между нами было, хоть что-то для тебя значит.
— Значит. И потому я беспокоюсь за тебя.
Правильней было бы сказать «боюсь».
— А я за тебя. — Нел улыбнулась. — Поэтому так просто ты от меня не отделаешься.
Она высвободила руки, отстраняясь.
— Что дальше?
Альмод поднялся.
— Дальше у нас полно больных. — Улыбнулся в ответ на изумленный взгляд. — Ты моя ученица, не забыла? И пока мы с ними возимся, между делом разузнаем, пережил ли пожар кузнец. И еще тебе нужно придумать для Ивара, с чего вдруг охотница решила задержаться в Мирном.
— А что, это не очевидно? — хмыкнула Нел. — То, зачем послал меня орден, выполнено, от бедолаги и следа не осталось. А я теперь отдыхаю в объятьях одного потрясающего мужчины. Должны же и у убийцы быть маленькие радости.
Альмод не удержался от любопытства.
— Откуда ты вообще про них знаешь?
— Проходил один. Наша деревня стояла на тракте, много чужаков было. Остановился у нас и задержался на несколько дней. Мать часто привечала проходящих… — Нел запнулась. — Проходящих мужчин, этим и жила. Тот охотник много не рассказывал, но я запомнила меч. Узор на металле уж очень странный. Потом, уже когда попала к чистильщикам и увидела небесное железо, вспомнила, покопалась в библиотеке. Нашла немногое, но… Пока хватило. — Она пожала плечами. — Я же не собираюсь направо и налево рассказывать о тайнах ордена.
Альмод кивнул. На первое время сойдет. Потом… потом будет видно. Сейчас он не мог поручиться, что доживет до завтра. Прямо как в старые добрые времена в ордене. Будь они прокляты, те старые, добрые…
— А мне обязательно не отходить от тебя ни на шаг? — спросила Нел уже у самой двери. — Кузнеца я могу поискать и сама. Скажем, мне нужен новый нож, потому что спьяну куда-то дела свой. А как в дороге без ножа?
Отпускать ее одну не хотелось. Но, с другой стороны, не превращаться же в няньку. Потому Альмод кивнул.
— Хорошо. Потом найдешь меня в лагере. Едва ли я успею закончить с больными до твоего возвращения.
Один загон для больных превратился в два — это было видно издалека. Подходя ближе, Альмод услышал кашель и бормотание. Остановился послушать, о чем говорят.
Три семьи больных в городе, и появились умершие. Но некоторые к целителю обращаться отказались наотрез. Одна семья просто заперлась в доме вместе со всеми гостями, заявив, что лучше честно отправиться к Творцу, чем навек погубить душу, соприкоснувшись с плетениями.
Альмод усмехнулся, входя в загон. В другое время он сказал бы, что глупость наказуема, а потому — туда и дорога, если не боятся, что Творец сочтет их самоубийцами. Сейчас сделал очередную мысленную зарубку. Еще одно полено в костер будущего пожара.
Мать Ульрика поила старика. Выпрямилась, заметив Альмода, осенила его благословением в ответ наприветствие, снова склонилась над больным. Альмод огляделся. Никто за ночь не умер, и хвала Творцу. Считать новых зараженных он не стал. Навскидку — дюжины две. Он двинулся к ближайшему из новых — осмотреть.
— Не подходи! — закричал тот. — Не дамся!
Парень попытался сесть, снова рухнул на лежанку. Альмод усыпил его.
Наверное, этого следовало ожидать — одаренные пустых за равных не держали, и сам Альмод, хоть и был неизменно вежлив, не водил с ними даже приятельских отношений. В столице жил среди себе подобных, а в Мирном ему никто не был нужен. Так стоит ли удивляться тому, что пустые теперь сочли виновниками своих бед того, кто их считал по сути никем? И все же… Как-то очень быстро опасливое благоговение сменилось ненавистью. Как будто нашептал кто.
— Не обращайте внимания, господин целитель, — сказал парень с соседней лежанки. Закашлялся, перевел дыхание. — Бредит он. А я встану — в ноги вам поклонюсь и век служить буду.
Нужна Альмоду его служба…
А, может, и в самом деле нашептали. Кто-то ведь донес до убийцы — или того, кто послал убийцу — что Альмод расспрашивает про пожар и чистильщиков. Лагерь большой, и интерес свой Альмод не скрывал, но и не кричал на каждом углу.