Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь (СИ)

Давно заготовленные слова сорвались с губ легко. Деяна думала над этим годами. Пока хоть один тижиец жив, не будет покоя серземельцам. Степные варвары нападали на южные границы снова и снова, снова и снова, убивая и грабя. Отец всегда говорил: пока наши степняков не перережут, как кур, всех до единого, вместе с бабами и детьми, не будет в южных провинциях счастливых семей. Деяна внимала его словам с пониманием. Но…

Теперь, когда фраза прозвучала в тишине маленькой кухни, все сказанное вдруг показалось фальшью. Чем-то неполноценным, словно вместо того, чтобы сложить картину-мозаику, она просто разложила рядами цветные осколки. Правда, ложь и бессмыслица одновременно.

Кагыр отпустил ее ладонь мгновенно. Но за ложку не взялся. Дея отошла к печи.

Внутри жгла обида, вина, злость, раскаяние, ненависть, благодарность, страх, интерес…

Смерть — почти единственное, что не обратимо. Потому — самое страшное.

— Прости.

Дея выдавливала из себя звуки по капле. Хриплые, тихие, блеклые, как давно нечищеный клинок.

Она прятала оружие в ножны. То, что выдал ей отец, то, что выбрала сама, глядя в щелку из тайника под крыльцом, в котором пряталась, как большой свирепый тижиец разрывает на матери рубаху.

Она сдавалась. Готовясь принять чужое мнение.

Она одерживала верх. Над собственными суевериями и обидами.

Она пыталась быть честной. Во что бы то ни стало. Не врать ни себе, ни другим.

— Я… не хотела…

Она предавала. Мать и отца.

Она принимала. Советы доны Брит и возможность нормального будущего. Без затаенного комка злобы внутри.

— Я…

"Я не знаю, как дальше жить и во что верить." Все рухнуло в одночасье, и даже осколок прошлой жизни не мог ее приютить, а только старался порезать. Куда идти, чему верить, за что цепляться — непонятно.

Спина согнулась, плечи дрогнули. Из закушенной губы потекла струйка крови. Во рту стало солоно. На душе — горько.

Барот появился за спиной неслышно. Осторожно положил на ее плечи руки, развернул девушку к себе, ткнул ее носом в свою широкую грудь. И погладил по голове, словно сестру. Молча. Если бы он начал что-то говорить — акцент разрушил бы магию этой минуты. Снова стал бы непреодолимой пропастью между ними. И мужчина только осторожно водил ладонью по ее голове и прижимал к себе дрожащее от рыданий тело. Не сильно, а то ещё испугается и в драку полезет…

Слезы иссякли, когда каша совсем остыла. Дея рефлекторно вытерла нос чужой рубахой (в очередной раз), потом опомнилась, шагнула назад, пропищала:

— Я постираю.

Барот кивнул, стянул рубашку тут же, протянул ей.

— Хорошо.

Деяна боялась смотреть ему в глаза. Было во всем произошедшем что-то неловкое, неправильное, странное. Она, не глядя на мужчину, взяла ткань, мокрую от ее слез, кинула в корзину с одеждой, которую собиралась нести стирать на реку. Вывесит на ночь на жаркой кухне, авось к утру высохнет.

Стукнула по тарелке ложка. Дея, мявшая от безделья в руках передник, все же подняла глаза. Мужчина сидел к ней спиной, ел остывшую кашу. Ее взгляд безнаказанно заскользил по загорелой коже. Шрам, шрам, шрам…

— Их много.

Барот сказал это, не оборачиваясь. Но девушка все равно вспыхнула.

— Рваныэ — от стэпного кота. Три — от ваших пул. Несколко — от плетей.

— За что? — вырвалось у Деяны.

— За сестру. Эйо хотелы прынести в жертву дэмонам. А я помог эй сбэжат с двума вашими. Это страшно прэступлениэ. Убывать не стали, это было бы милостьу, просто высекли и бросили в стэпи. В назыданиэ другим. Мэдленна и мучителна смэрт. Мучитэльнээ жертвэнной.

— Но ты выжил.

— А вэзучий. Мена подобрал тепэрэшний тадж. И а оплатыл своу жизн долгой верной службой. Тэпэр она окончена. А должен найти сэстру и выдат замуж, чтобы род продолжилса.

— Чуть что — так сразу "выдать"! — фыркнула Дея, собирая в чан с водой грязную посуду. — Может, она не захочет замуж идти. Чего там хорошего?

— Должна. Род нэ может умерэт.

— Так сам женись! Зачем девушку неволить?

Отец тоже в последний год все норовил Деяну пристроить кому-нибудь в невесты. Еле отбилась от обрюзгшего соседа-вдовца с тремя детьми! Ещё радовалась, что папа увозит ее подальше от потенциального жениха, который отцу достатком и дородностью приглянулся…

— А не могу.

— Сам не хочешь, а ее заставляешь.

— Йа не не хочу, а не могу.

— Почему это?

— Не твоо дело.

Дея обиженно насупилась, подхватила корзинку с грязным бельем, вышла на улицу. Барот отложил ложку.

…Звенит бубен, горит зелёный огонь и глаза жреца тоже горят зелёным. Ветер воет, словно раненый степной кот. Рассекая небо надвое, стреляют молнии по заблудшим душам.

— Кровь… Кровью твой путь стелется, слезами — сестрин. Ей — муж, тебе — в спину нож. Честь с бесчестьем об руку идут… Там, где ложь обернется истиной, истина станет ложью. Дороги исхожены одними ногами, мимо пройдешь — не заметишь. Та, которую своей назовешь, кровь твою и пустит, сталью по твоей коже напишет. Не жить тебе в степи мирно. Не жить…

…

Барот посмотрел на кости, расписанные особыми знаками, что опоясывали кисть, встал. Надо выиграть время. Сначала — сестру замуж выдать следует. А потом можно и нож в спину ждать от невесты.