Цена мести

У Дена адски болят внутренности. У него нет возможности сойтись с ними в честном рукопашном, да и вряд ли он бы одолел сразу двоих. Выбора нет, перекатывается через капот прямо на наставленную пушку. Руку пробивает насквозь, однако ему везёт, у оппонента заканчиваются патроны. Он перехватывает его ладонь, пока тот не сориентировался, встречает кулак лицом, ощущая, как с характерным хрустом ломается нос. Солёная жижа заполняет рот, он стискивает зубы и тянется к чужой ауре, выжирает её в ноль. Когда так быстро вытягиваешь эмоции, человек сходит с ума, выгорает, от него не остаётся ничего, кроме пустой оболочки.

Остаётся последний.

Ему сложно дышать, пробито лёгкое, воздух с хрипами вырывается наружу. Кислорода не хватает. Организм не успевает исцеляться, ресурс ограничен, даже не смотря на недавнее питание.

— Доигрался, ублюдок, — хмыкает Шувалов, неспешно приближаясь. Он не успел помочь товарищам, но не выглядит расстроенным. Кажется, им всем плевать друг на друга. — Они были идиотами, но я рад, знаешь, мне достанется вся сумма вознаграждения. Может, Никольский добавит пару нулей, когда узнает, кто плёл интриги за его спиной. Что думаешь?

Ден сгибается пополам, дышит часто — часто и коротко, концентрируясь на чём угодно, кроме боли. Поднимает взгляд на мужчину и буквально выплёвывает слова:

— Кто донёс? Я же всё равно сдохну, так скажи имя.

Шувалов усмехается, когда он делает шаг навстречу, тут же отступает.

— Но-но, умник. Я в курсе про дальность ваших способностей. Не приближайся, — Ден, ослушавшись, шагает вновь, пуля тут же попадает в бедро. Он вскрикивает. — Я предупреждал.

Неприятель садится на капот, поглядывая на него сверху вниз. Когда ноги перестают держать, тяжёлое тело оседает вниз, колени холодит асфальт.

— Я не знаю, кто. Если бы знал, всё равно не сказал. Последнее слово? Может, что передашь сучке — жене? Я обязательно к ней наведаюсь. Красивая, знаешь. Мы хорошо проведём время.

Ден вздёргивает голову, встречаясь с ним взглядом. Внутри него поднимается чужая — его ярость, выжигая внутренности, стоит представить ужас Ники, если тот действительно посмеет. А сомнений, что посмеет, нет. У подобных людей мораль своя — больная, искажённая. Он моргает, силясь сосредоточиться, отогнать цветные мушки — пятна перед взором, но это почти не помогает.

— Не смей. Только попробуй, я…

— Что ты? Ты уже труп, парень, — издевается мужчина, вытягивает руку с пистолетом, примеряясь. Стон срывается с губ, когда очередная порция свинца оказывается в грудной клетке. — Больно, да? Мне тоже было больно, когда твой папаша выпил моего сына. Потому что тот попался под руку не в тот момент. Если повезёт, ему твоя смерть досадит.

Досадит — подходящее слово. Отец не расстроится, больно ему тоже не будет. Если они с Максом сохранили остатки человечности, он давно её растерял, растратил.

Ему не понять мотивов наёмника. Почему он продолжает работать на отца, не смотря на инцидент в прошлом? Или месть не так важна? У таких, как он, всё измеряется в денежном эквиваленте. За пачку купюр продадут и себя, и мать родную.

— Давай уже, — обречённо тянет Ден, ощущая, как стекает по подбородку кровь, смешенная со слюной и грязью.

— Ага. Прощай, Никольский, — дуло смотрит прямо в лицо. Он видит его очень размыто. Грохочет выстрел, но боли нет. Ничего не происходит. Шувалов падает под колёса бездыханным.

— Денис Дмитриевич, простите, я отключился от боли. Денис Дмитриевич! — голос Гриши зовёт его, но становится всё более тихим, пока не исчезает совсем.

***

Ден

Сердце бьётся медленно, разгоняя по венам кровь. Слюна во рту слишком вязкая и густая. Он ощущает пульсацию в висках и голод. Дикий, настоящий, необузданный. Истинный голод. Он пробирается под кожу, щекочет нервы, раздирает плоть. Ему нужно есть. Больше. Пока не заполнит необъятную бездну внутри.

— Денис Дмитриевич, мы приехали. Вы дома. Илья отъехал по вашему поручению, но я сейчас наберу Максиму. Он кого-нибудь пришлёт, — говорит человек. — Денис Дмитриевич? — его рот открывается, зрачки ширятся, когда понимает, что происходит. — Нет, вы не в себе! Нет, прошу…

Ден не прислушивается к его мольбам. Ему всё равно. Он пьёт, пока не остаётся опустошённый сосуд. Но едва ли это приносит удовлетворение.

Мало. Ему нужно ещё.