Цена всех вещей

Закончив читать, я обнаружила, что сижу на краю кровати, сжимая запястье так сильно, что рука покраснела. Боль пульсировала внутри, точно молот, ритмично бьющий по наковальне. Слова прежней Ари полностью выбили меня из равновесия.

Она не любила танцевать.

Я не любила танцевать.

Внутри все похолодело, точно меня опустили в холодную воду.

Я предполагала, что мы с прежней Ари должны были иметь много общего. У нее был Уин, у меня нет, но мы обе танцевали. Не могло же нечто настолько важное измениться так сильно, верно?

Если только это не наши взаимоотношения с Уином привели к тому, что я больше не желала танцевать. Или, точнее, не нуждалась в танцах. Потому что именно так я всегда об этом думала — я нуждалась в балете.

Джесс думала, что заклинание должно защитить меня — то, которое уничтожило воспоминания о пожаре. Но она ошиблась. Танцы возродили меня к жизни после смерти родителей. Без них я пребывала бы все в том же состоянии: бессмысленно озирающаяся по сторонам, мечтающая исчезнуть.

Я проверила часы. Занятия в балетном классе вот-вот должны были закончиться. Я села в машину и поехала к студии, а потом спряталась под рулевым колесом и сидела там до тех пор, пока все студенты не вышли.

Ровена вышла последней, закрыла дверь и пошла к единственной (помимо моей) оставшейся на парковке машине.

Я почти вывалилась из машины на ватных конечностях. Увидев меня, она поначалу удивилась, но тут же взяла себя в руки.

— Ариадна. Как приятно тебя видеть. — Глаза ее пробежались по моим ногам, рукам — я застыла на месте, чтобы не выдать свою тайну. (У меня еще оставалось смутное воспоминание о том, каково это — чувствовать танец, ощущать контроль над каждой частью своего тела. Смутное воспоминание о былой уверенности, которую мне никогда уже не ощутить вновь даже несмотря на заклинание Эхо.) — Ты хорошо выглядишь.

— Я в порядке, — сказала я. — Ты уже слышала… О моем заклинании?

Она кивнула.

— Я говорила с Джесс. И с девочками — такие сплетницы. Но я понимаю твои трудности. Побочные эффекты, да?

— А я… Ровена, я хотела продолжать танцевальную карьеру? До того, как погиб Уин?

Ровена слегка облокотилась на водительскую дверь, уставшая, но аккуратная, с прямой спиной, выдержанная и спокойная.

— Нет, — сказала она. — Нет, не думаю.

— Из-за Уина? — с горечью спросила я.

— Не совсем. Ты никогда не говорила об этом прямо. Но теперь ты изменилась. — Она улыбнулась. — Я всегда готова к тому, что мои девочки меняются. Так приятно видеть, когда кто-то становится тем, кем должен быть.

— Даже если этот человек хочет вернуться к танцам?

— Даже если. Существует множество не менее важных, а может, и более важных вещей, чем танцы. Цели передвигаются. Меняются. Ты была талантлива, как всегда, и в Манхэттенском балете заметили это прошлым летом, но к концу года в твоем сердце больше не осталось места для балета.

Меня захлестнула волна стыда.

— Я бросила.

— Танцевальный мир бывает очень узок. Твой, напротив, расширился. — Она уставилась на тонкую полоску кустарника, огибающую парковку, словно там леса, горы и реки. — А потом, после того как Уин нас покинул и ты вернулась, я, конечно, была счастлива тебя видеть, но совершенно не удивилась тому, что твое тело отказывалось подчиняться. Мое умозаключение оказалось неправильным, но оно казалось вполне логичным, по крайней мере, для меня.

Я видела, что Ровена собирается закончить на этом разговор, но не могла позволить ей уйти как раз в тот момент, когда я пыталась понять смысл всего этого.

— Итак… даже если сейчас мне кажется, что я хочу танцевать… То, встретив какого-нибудь парня, месяцев через шесть я могу вновь поменять свое мнение?

— Не знаю, — сказала Ровена. — Возможно, это относилось лишь к вам с Уином. Уникальная химия. Могу сказать одно: страх перед изменениями — это самый безнадежный страх, который способен испытывать человек. Изменения будут происходить, Ариадна. Раны. Влюбленности. Смерти. Не существует момента, в котором зафиксирован твой окончательный вариант, все меняется. Изменения вечны.

Я понимала, что мне следует поблагодарить ее — за то, что она обо мне заботилась, учила, приглядывала за мной — но, стоило мне открыть рот, я бы разрыдалась. Поэтому я просто вернулась обратно к своей машине, беспомощно кивнув на прощание. Она кивнула в ответ.

Я выехала с парковки танцевальной студии в последний раз. В этом я была уверена.

45

Маркос

Каждую ночь, сидя на лужайке возле Дианиного дома и глядя на ее окно, я добавлял к отчаянному, беспросветному вою пару новых нот. И все же я продолжал это делать, ночь за ночью. Если бы братья узнали, чем я занимаюсь, то заперли бы меня в комнате ради собственного блага. Однако на завтраке я больше не появлялся, а значит, и не обязан был выслушивать, как мне следует распоряжаться собственной жизнью.