Цезарь

— В какой еще край заведет нас этот человек? Как долго будет он водить нас за собой? Когда закончатся наши мучения? Может, он думает, что ноги наши из стали, а тела из железа, что гонит нас на самый край земли, ведет то с запада на восток, то с севера на юг? Но ведь железо и сталь тоже изнашиваются… И кинжалы, и мечи нуждаются в покое, они тоже подвластны усталости. Неужели даже наши раны не дают Цезарю понять, что он командует смертными и что мы испытываем лишения и страдания, подобно всем прочим? Даже сами боги утомились бы, сделав то, что делаем мы! Глядя, с какой скоростью мы передвигаемся, можно подумать, что мы спасаемся от врага, а не преследуем его. Хватит, Цезарь! Довольно!

Изнуренные и разбитые усталостью, эти несчастные садились возле дороги и лишь мотали головами, слушая приказы командиров. Вам не кажется, что вы слышите плач ветеранов, которых Наполеон подгонял от Нила к Дунаю, от Мансанареса к Волге?

Но когда ветераны прибыли в Брундизий и узнали, что Цезарь уже отплыл, не дождавшись их, то обернулись к своим командирам, плача от злости:

— Это ваша ошибка, что мы не отправились вместе с ним! Надо было сильнее поторапливать нас в дороге, а не позволять без конца отдыхать, как каким-нибудь лентяям и предателям! О, как мерзко поступили мы, предав нашего императора!

Когда же им сообщили, что перевозившие Цезаря пятьдесят кораблей должны вернуться и забрать их, они расположились на берегу, чтобы поскорее увидеть на горизонте белые паруса; они ждали их с таким нетерпением.

LXI

Что же придавало Цезарю такую уверенность в своих действиях? Во-первых, его гениальность, и, во-вторых., предчувствие. Хотя с тех пор, когда ему предсказали скорую смерть, Цезарь поклялся больше не слушать прорицателей, в знамения, подобно всем великим людям, он продолжал верить. Он был суеверен. Надо сказать, у некоторых гениальных людей суеверие вовсе не является признаком слабости, напротив, это верный знак честолюбия.

Собираясь отправиться из Рима, Цезарь сделал жертвоприношение богине Фортуне. Бык, предназначенный для заклания, вдруг вырвался из рук служителей и сбежал из города, не дав даже прикоснуться к себе. Встретив на пути озеро, он пересек его вплавь.

— Что бы это значило? — спросил Цезарь авгуров.

— А вот что: ты пропал, если останешься в Риме, если не пересечешь сейчас море, это огромное озеро, отделяющее тебя от Помпея, потому что по ту сторону моря тебя ожидают победа и удача.

И Цезарь отправился, отдав распоряжение Антонию вести за собой остальную часть его армии. Уже на другой день по городу пронесся об этом слух; даже римские ребятишки разделились на два лагеря — одни называли себя цезарианцами, другие — помпеянцами; на улице разгорались настоящие сражения, они метали друг в друга камни. Результатом этой «малой войны» было полное поражение «армии Помпея».

В это время Цезарь находился в Аполлонии, городе, который Помпей вовсе не намеревался защищать. Есть немало городов с таким названием. В то время их было несколько: первый — в Македонии, к юго-западу от Салоник, называется теперь Полиной; второй — во Фракии, у входа в пролив Эвксинского порта, сейчас это город Созополь; третий — в Греции, на берегу моря, к северу от Сирен[367]; четвертый — на острове Крит, родине философа Диогена[368]; пятый — в Палестине; и наконец, шестой — в Иллирии, возле устья реки Аой

[369].

Цезарь находился в этой последней Аполлонии. Там он ожидал прибытия остальной части своей армии, которая все никак не появлялась. Тогда он отправил посланцев в Брундизий с приказом, чтобы войска немедленно погрузились на корабли и, не жалея сил, спешили к нему.

— Мне не корабли нужны, а люди! — говорил он.

Через какое-то время, видя, что их все нет и нет, он решил сам отправиться на поиски. Он предпринял один из тех необычных, отчаянных шагов, которые так часто удавались ему в Галлии.

Цезарь отправил трех рабов на берег реки Аой, находившейся всего на расстоянии двух миль, с заданием найти владельца любого судна, готового к отплытию в Брундизий, и сообщить тому, что Цезарь желает отправить гонца в Италию и что нужно обеспечить ему место на борту корабля. Если такового не найдется, рабы должны были арендовать небольшое судно и предупредить его владельца, что помимо гонца Цезаря тот волен перевозить на нем сколько угодно пассажиров — ведь чем больше их будет, тем легче гонцу остаться незамеченным.

Примерно через час рабы вернулись и сообщили, что все готово, отплытие назначено на вечер. Цезарь пригласил друзей на ужин, как он это сделал в Равене перед отправкой в Рим; затем точно так же, как в Равене, ускользнул ночью из-за стола со словами, что он скоро вернется и чтобы не беспокоились.

Войдя в свою палатку, он тайно переоделся в одежду раба, дошел в одиночестве до берега реки и, узнав корабль по описанию рабов, сказал его владельцу:

— Я прибыл! Я посланник Цезаря!

Хозяин пустил его на борт, где оказалось еще восемь пассажиров. Цезарь торопил отплытие: нужно было воспользоваться темнотой, чтобы пробраться незамеченными между кораблями Помпея.