Цирцея

И тут же захлопнула ладонью рот, ведь бог подземного царства и на куда менее явное приглашение откликается. Я подняла сына, посмотрела в разъяренное личико. В глазах его стояли слезы, волосы были растрепаны, а на щеке – царапинка. Откуда она взялась? Какой злодей посмел его ранить? Все, что слышала я о человеческих младенцах, нахлынуло вновь: как они умирают без причины и по любой причине – переохладившись, проголодавшись, повернувшись на один бок или на другой. Я ощущала каждый вздох в его худенькой груди и думала: так неправдоподобно, так маловероятно, что это хрупкое существо, неспособное даже голову держать, может выжить в жестоком мире. Но он выживет. Выживет, пусть даже мне самой придется сразиться с невидимым богом.

Я всматривалась во тьму. Прислушивалась, как волчица, чуткая к любой угрозе. Вновь ткала иллюзии, превращавшие мой остров в дикие скалы. Но страх не отступал. Отчаявшиеся люди порой безрассудны. Если все-таки они высадятся на скалы, то услышат крик младенца и придут. А вдруг я позабыла все свои хитрости и не смогу заставить их пить вино? Я вспоминала рассказы Одиссея о том, как солдаты поступали с детьми. С Астианактом и прочими сынами Трои, которых расшибали, сажали на копья, рвали на кусочки, топтали лошадьми, убивали без конца, чтобы они, уцелев и возмужав, не явились мстить.

Всю жизнь я ждала, что меня постигнет беда. Постигнет, в этом я не сомневалась, ведь желаний, способностей и своеволия у меня было больше, чем мне, по мнению прочих, полагалось, а за это и поражает молния. Не раз обжигало меня горе, но до сих пор не опалило нутра. В те дни мое безумие усиливалось новой убежденностью: появилось наконец то, что боги могут использовать против меня.

* * *

Я не сдавалась, а он рос. Больше тут нечего сказать. Он успокоился и тем успокоил меня, а может, и наоборот. Я уже не глядела вокруг так пристально, реже думала о том, чтобы кипятком обвариться. Он впервые улыбнулся и стал спать в колыбели. Не кричал целое утро, и я смогла поработать в саду. Умный мальчик, сказала я. Ты меня просто испытывал, верно? Услышав мой голос, он глянул на меня из травы и улыбнулся опять.

Мысль о его смертном естестве не покидала меня, неумолчная, как биение второго сердца. Теперь, когда он мог садиться, тянуться, хватать, все вещи в доме, самые обыкновенные, показали зубы. Кипящие на огне горшки, казалось, сами прыгали ему в руки. Ножи соскальзывали со стола и пролетали на волосок от его головы. Стоило мне его усадить, и вот уже рядом жужжала оса, скорпион выбегал из невидимой щели и задирал хвост. Искры, с треском вылетая из очага и описывая дугу, будто целились в его нежное тельце. Всякую беду я успевала предотвратить, потому что ни на шаг от него не отходила, но от этого только сильнее боялась закрыть глаза, оставить его хоть на миг. На него опрокинется поленница. Его укусит смирная всю свою жизнь волчица. Проснувшись, я увижу выросшую над колыбелью гадюку с разинутой пастью.

Я до того плохо соображала от любви, страха и отсутствия сна, что поняла лишь очень нескоро: ядовитые насекомые не прилетают целой армией, а десять опрокинутых за одно утро горшков – это слишком даже для меня, неловкой от усталости. Вспомнила, как ко мне, рожавшей в долгих муках, не пустили Илифию. И задумалась, не предпринимает ли бог, сделавший это и потерпевший неудачу, новых попыток.

* * *

Я уложила Телегона в перевязь и отправилась к пруду, располагавшемуся на полпути к горной вершине. В нем жили лягушки, серебристая рыбешка и водомерки. Росли дремучие водоросли. Не знаю, почему именно к воде меня тогда потянуло. Может, во мне еще осталось что-то от наяды.

Я коснулась глади пруда:

– Кто-то из богов хочет навредить моему сыну?

Вода зарябила, и в ней возник образ Телегона. Он лежал, завернутый в шерстяной саван, бледный, бездыханный. Я отпрянула, ахнув, и видение распалось. С минуту я переводила дух, прижимаясь щекой к головке Телегона. Пушок у него на затылке весь вытерся, оттого что он без конца ворочался в люльке.

Вновь дрожащей рукой я тронула воду:

– Кто?

Вода показывала лишь небо над нашими головами.

– Прошу! – взмолилась я.

Но ответа не было, и я почувствовала, как панический страх подступает к горлу. Может, какая-то нимфа нам угрожает или речной бог? Природной силы меньших божеств как раз хватило бы на всяческие проделки с животными, насекомыми, огнем. Уж не моя ли это мать, объятая завистью: она ведь не может теперь рожать, а я могу. Но этот бог способен скрыться от моего взгляда. А таких божеств на белом свете всего ничего. Мой отец. Мой дед, наверное. Зевс и кое-кто из верховных олимпийцев.

Я прижала Телегона к себе. Моли может отразить заклятие, но не трезубец и молнию. Перед такой силой я паду как соломинка.

Я закрыла глаза, отогнала удушающий страх. Мне нужен ясный ум. Нужно припомнить все хитрости, которые младшие божества использовали против старших с начала времен. Разве не рассказывал мне Одиссей, что мать Ахилла, морская нимфа, нашла способ договориться с Зевсом? Но какой способ, он не объяснил. Да и сын ее в конце концов погиб.