Цирцея

Как они восприняли мои слова, я не узнала. Меня опять скрутило, глаза заслезились и ничего уже не видели. А когда я добралась до дома, нимфы исчезли. Их отцы побоялись, наверное, что беременеть от смертных заразно, и не противились. Непривычно стало без нимф в доме, но мне некогда было думать об этом, и плакать по Одиссею – тоже. Дурнота не прекращалась. Одолевала меня ежечасно. Почему мне так туго, я не могла понять. То ли человеческая кровь не могла ужиться с моей, то ли меня и в самом деле прокляли – какая-нибудь заплутавшая порча, насланная Ээтом, кружила-кружила и наконец настигла меня. Но с этим недугом не справлялись ни противодействующие заклятия, ни даже моли. Что же тут странного, Цирцея? Разве ты не усложняешь себе упорно все и всегда?

Я поняла, что в таком состоянии защититься от заезжих моряков не смогу. Доползла до горшочков с травами и навела чары, о которых думала давным-давно, – иллюзию, делавшую остров для проходящих мимо кораблей похожим на гряду враждебных, смертоносных скал. После я легла на землю, еле дыша. Теперь меня оставят в покое.

В покое. Я рассмеялась бы, не будь мне так худо. Кислый, резкий запах сыра из кухни, соленое зловоние водорослей, доносимое ветром, земля, червивая после дождя, куст чахлых, коричневеющих роз. От всего этого жгучая желчь подступала к горлу. Потом разболелась голова – словно иглы морского ежа впились в глаза. Так, наверное, чувствовал себя Зевс, когда из головы его готовилась выскочить Афина. Я доползла до своей затененной ставнями спальни и легла, воображая, как прекрасно было бы перерезать себе горло и положить этому конец.

Но, хоть это прозвучит странно, даже в таком отчаянном положении я не отчаивалась совсем. Я привыкла, что несчастье бесформенно, смутно и простирается до горизонта во все стороны. А у этого были берега, глубина, цель и очертания. В нем заключалась надежда, ведь однажды оно прекратится и принесет мне мое дитя. Моего сына. Ибо благодаря колдовству ли, или унаследованному дару пророчества, но я знала, что это именно сын.

Он рос, и вместе с ним росла его уязвимость. Никогда еще моя бессмертная плоть, обложившая его подобно броне, так меня не радовала. Почувствовав, как он толкается, я пришла в восторг и теперь все время с ним разговаривала – измельчая травы, выкраивая для него одежду, сплетая люльку из камыша. Я представляла, как он ходит рядом, из ребенка превращается в юношу, а потом и в мужчину. Я покажу ему все чудеса, что для него приготовила: этот остров и небо над ним, овец и фрукты, море и львов. Совершенное уединение, которому не быть уже одиночеством.

Я прикоснулась к животу. Твой отец сказал однажды, что хочет еще детей, но ты появился не поэтому. Ты – для меня.

* * *

Одиссей говорил, схватки у Пенелопы поначалу были совсем слабыми – она даже подумала, что переела груш, оттого и живот разболелся. Мои же низверглись точно молния с неба. Помню, я ползла из сада в дом, корчась, силясь сдержать раздиравшие меня судороги. Я заранее приготовила вытяжку из ивы и выпила немного, потом выпила все, а под конец уже вылизывала горлышко бутылки.

Я так мало знала о родах, их стадиях и течении. Тени передвинулись, но бесконечный миг в жерновах боли, перетиравших меня в муку, все не заканчивался. Я кричала и тужилась ей вопреки час за часом, а дитя все не выходило. Повитухи знают способы заставить ребенка двигаться, но я-то не знала. Понимала только одно: если роды затянутся, мой сын умрет.

А им все не было конца. В муках я опрокинула стол. После я увижу, что вся комната растерзана, будто бы медведями: гобелены сорваны со стен, табуреты разломаны, блюда разбиты. Как это случилось, я не помню. Разум мой шатался меж бесчисленных кошмаров. Вдруг ребенок уже мертв? Вдруг я, как моя сестра, взрастила внутри чудовище? Неутихающая боль казалась тому подтверждением. Будь ребенок невредим и нормален, разве уже не вышел бы?

Я закрыла глаза. Просунув внутрь себя руку, нащупала гладкую округлость младенческой головы. Рогов вроде нет, и вообще ничего страшного. Голова просто застряла в отверстии, стиснутая моими костями и мускулами.

Я молилась Илифии, богине деторождения. Она способна ослабить хватку моего чрева и вывести дитя на свет. Говорили, что Илифия следит за рождением всякого бога и полубога. “Помоги!” – кричала я. Но она не приходила. Звери мои, разбежавшиеся по углам, выли, и я припомнила, о чем давным-давно шептались сестрицы во дворце Океана. Если богам рождение ребенка неугодно, они могут остановить Илифию.