Цирцея

– Вы в доме богини Цирцеи, дочери Гелиоса, и ее сына Телегона. Мы увидели ваш тонущий корабль и позволили вам причалить к нашему острову, хотя обычно он для смертных закрыт. Будем рады помочь вам, чем сможем, пока вы здесь.

Голос его не ломался больше, затвердел, как высушенная древесина. Глаза были темны, как у отца, но в них поблескивало золото. Люди уставились на него. Я уставилась тоже. И подумала об Одиссее, надолго разлученном с Телемахом, – как он был потрясен, должно быть, увидев сына вдруг повзрослевшим.

Капитан опустился на колени:

– Богиня, высокочтимый господин. Должно быть, сами благословенные мойры привели нас сюда.

Телегон сделал людям знак подняться. Заняв место во главе стола, стал накладывать всем еду. Но люди и не ели почти. Охваченные благоговением, они тянулись к нему, как лоза к солнцу, что-то рассказывали наперебой. Я смотрела и дивилась: где все это время скрывался в нем такой дар? С другой стороны, и я ведь не колдовала, пока травы не оказались под рукой.

Я отпустила его с моряками на берег – помочь с починкой. Я не беспокоилась, по крайней мере не очень. Чары, что я наложила на всех островных животных, защитят сына, а еще вернее защитят его собственные чары, ведь Телегон этих людей будто околдовал. Он был моложе всех их, но они соглашались с каждым его словом. Он показал им, где лучшие рощи и какие деревья можно срубить. Показал, где ручьи и прохлада. Три дня они пробыли на острове – латали пробоину в днище да отъедались на наших припасах. И все это время Телегон расставался с ними лишь на время сна. Господин – так они его между собой называли и непременно хотели знать его мнение, будто он искусный плотник девяноста лет, а не мальчишка, который впервые видит корпус судна. Господин Телегон, хозяин, что скажешь – годится так?

Тот осмотрел заплату:

– Хорошо, мне кажется. Добротно сделано.

Они заулыбались, а когда отплывали, свешивались с борта, выкрикивая молитвы и слова благодарности. Лицо Телегона светилось, пока корабль не скрылся из виду. А после радость иссякла.

Признаюсь, я много лет надеялась, что Телегон станет колдуном. Рассказывала ему о травах, их названиях и свойствах. Творила при нем простые заклятия, думая привлечь его внимание. Но он ни разу не проявил ни малейшего интереса. И теперь я понимала почему. Колдовство преобразует мир. А Телегон желал лишь сделаться его частью.

Я хотела сказать что-нибудь, не знаю что. Но он уже отвернулся от меня и направился в лес.

* * *

Той зимой он все где-то пропадал, и весной, и летом тоже. Уходил с первыми лучами солнца, и до заката я его не видела. Несколько раз спросила, куда он идет, но Телегон лишь неопределенно махнул рукой в сторону берега. Я настаивать не стала. Он был чем-то озабочен, то и дело бежал куда-то со всех ног, домой приходил разгоряченный, в облепленном репейником хитоне. Я видела, как плечи сына наливаются силой, как раздается его подбородок.

– Пещера у берега, – сказал он однажды, – где отец укрывал свой корабль. Можно она будет моей?

– Здесь все твое, – ответила я.

– А можно она будет только моей? Обещаешь не ходить туда?

Я вспомнила, как много значили для меня в юности собственные тайны.

– Обещаю.

С тех пор я задаюсь вопросом: может, и меня Телегон зачаровал, как моряков? Ведь я в те дни была что сытая корова – благодушная, со всем согласная. Думала: пусть идет. Он счастлив, он взрослеет. Что плохого может с ним здесь приключиться?

– Мама!

Еще только рассвело, бледное солнце согревало листья. Стоя на коленях, я полола грядки в саду. Обычно так рано он не вставал, но то был день его рождения. Ему исполнилось шестнадцать.

– Я приготовила твои любимые медовые груши, – откликнулась я.

Он поднял руку, показал надкушенный, искрящийся соком плод.

– Я нашел их, спасибо. – Он помолчал. – Хочу показать тебе кое-что.

Я вытерла руки и пошла за ним лесной тропой к пещере. Внутри стояла небольшая лодка – почти такого же размера, как была у Главка.

Я потребовала объяснений:

– Это чья? Где они?

Телегон покачал головой. Щеки его горели, глаза сияли.

– Да нет, мама, это моя. Еще до прихода моряков я ее задумал, а когда посмотрел на их работу, дело пошло намного быстрее. Они дали мне кое-какие инструменты и показали, как изготовить остальные. Что скажешь?

Теперь уже, присмотревшись, я увидела, что парус сшит из моих простыней, борта оструганы плохо, того и гляди руку занозишь. Я сердилась, но в то же время восхищение и гордость разгорались во мне. Мой сын смастерил это сам, имея лишь примитивные инструменты да твердое намерение.

– Очень аккуратная, – сказала я.

Телегон расплылся в улыбке:

– Ведь правда? Он сказал, лучше ничего не говорить тебе. Но я не хотел от тебя скрывать. Я думал…

Увидев мое лицо, он осекся.

– Кто сказал?

– Все в порядке, мама, он вовсе не желает мне зла. Он помогал мне. Говорил, что раньше часто бывал здесь. Что вы старые друзья.