Меры, принятые аййубидскими государями для обеспечения интеллектуального и экономического развития регионов, где они господствовали, осуществлялись параллельно с теми, которые проводил аббасидский халиф ал-Назир в 1180–1225 гг. Этот суверен, пытаясь примирить под своим руководством шиитов и суннитов Востока, попытался вернуть власть, утраченную его предшественниками, учредив нечто вроде «рыцарского» ордена, к которому было предложено присоединиться независимым династиям; фактически в этом случае они признали бы его политико-религиозный престиж. Это начинание помогло завязать тесные взаимоотношения с Аййубидами. Тем не менее он умер, не сумев воплотить свои планы, тогда как мощь последних Аййубидов, не способных положить конец усобицам, раздиравшим их династию, сходила на нет. Инициатива одного из них, считавшего необходимым набрать новый корпус тюркских рабов-наемников, привела в конечном счете в 1250 г. к падению династии. Ее наследником в Египте стал странный режим мамлюков, суверенов-«рабов» или, по крайней мере, имевших рабское происхождение, вынужденных пройти все этапы cursus honorum,[6]
отраженного в их титулах и гербах, сопутствовавших им в известных случаях. Арабский Ближний Восток оказался, таким образом, недостаточно хорошо защищен, когда на него нахлынули монгольские орды, разгромившие большинство городов и остановленные только в Южной Сирии теми самыми мамлюками в знаменитой битве при Айн-Джалуте в сентябре 1260 г.Что касается исламского Запада той же эпохи, то считается, что он представлял собой нечто весьма отличное от восточного мира, а начиная с эпохи Сельджукидов, как писал Ж. Соваже, «Восток и Магриб повернулись друг к другу спиной». Это, казалось бы, бесспорное утверждение — поскольку исламский Запад не переживал тогда тех политических и социальных трансформаций, которым подверглись регионы прямого сельджукидского влияния, — требует, однако, уточнений, ибо связи между двумя частями мусульманского мира никогда не были разорваны столь однозначно, как иногда полагают. Напротив, в их истории XI–XIII вв. возникают поразительные аналогии.
Мусульманский Запад в начале XIII в.
Прежде всего, развернувшееся в Ифрикии под эгидой Зиридов в начале XI в. движение суннитской реставрации в некоторых отношениях напоминает происходившую в это же время в восточных провинциях аббасидской империи эволюцию. Так, например, в обоих случаях на защиту суннитского ислама встали неарабские династии — турецкая и берберская. Хотя вторжение бану хилялей, произведшее сильное впечатление на позднейшего автора Ибн Халдуна и круто изменившее этническое, политическое и экономическое равновесие Ифрикии в ту эпоху, завершилось, как утверждает Ж. Марсэ, освобождением Берберии от «восточной опеки», это был главным образом политический разрыв. Берберские династии, появившиеся в Магрибе в последующие десятилетия, по своим политическим и религиозным программам оставались, в сущности, близкими восточному менталитету.
Алморавиды, грубые кочевники из Сахары, жившие общиной в «военных монастырях», проповедовали строгую дисциплину, вдохновленную маликитской доктриной, которой проникся их вождь Ибн Йасин. Эта ориентация была ими воспринята от знаменитого факиха из Кайруана, который, со своей стороны, получил образование на Востоке, у лучших наставников своего времени. Высокая роль правоведов при Алморавидах объясняет, почему, например, требовалось одобрение ученых, чтобы Йусуф ибн Ташуфин, основатель Марракеша, принял решение о походе в Испанию, где сверг еще существовавшие мусульманские эмираты и нанес христианским королям суровое поражение под Заллака в 1086 г. Эта ситуация сопровождалась усилением традиционалистского духа, алморавидский режим боролся не только против пережитков шиизма или хариджизма, но и против догматической теологии, что объясняет, согласно А. Лаусу, вынесенный в 1109 г. приговор сочинениям ал-Газали, которые были торжественно сожжены в Кордове. Но это не мешало подъему искусств, который проявился, например, в архитектуре под влиянием утонченного двора, все более и более увлекавшегося андалусскими привычками.