Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей

В соседнем Иране революционеры, которые не имели ничего общего ни с СССР, ни с коммунистами вообще, свергли поддерживаемого ЦРУ шаха и провозгласили «исламскую революцию». Эти слова – исламская революция! – вызвали глубочайший резонанс по всему Средневосточному миру, издавна пропитанному мусульманским мировым историческим нарративом. Нарратив противостояния коммунизма и капитализма никогда не обладал смыслообразующей силой в сердцах и созвездиях мусульман. Но все их беды и обиды обретали смысл в рамках мусульманского нарратива, и идея исламской революции подобно молнии озарила для этих людей путь.

Новая война начала разгораться как раз в тот период, когда концепция суверенитета стала рушиться буквально на глазах. К сожалению, на этой концепции держалась вся система национальных государств. Если национальное государство не было суверенным, то оно не было национальным государством. Суверенитет означал, что граждане имеют полное право жить так, как считают нужным, без вмешательства со стороны. Никто не имел права вторгаться в границы другой страны с целью захвата территорий или, если на то пошло, с любыми другими целями. Территориальные завоевания остались в варварском прошлом; Цезарь и Чингисхан давно лежали в своих могилах. В конце XX в. большинство стран мира избавилось от военных министерств. Разумеется, это вовсе не означало, что они избавились и от вооруженных сил, но отвечавшая за них структура правительства отныне называлась министерством обороны

(или как-нибудь в таком роде). Умение представить нападение как вынужденную оборону стало важной частью военного искусства.

Но в 1980 г. иракский лидер Саддам Хусейн нарушил общепринятый порядок вещей. Он напал на соседний Иран, не потрудившись придумать никакой мало-мальски приличной легенды. Он хотел завладеть иранскими землями и нефтью в надежде на то, что постреволюционный хаос сделал Иран легкой добычей, – и не скрывал этого. Ну что тут такого? В прошлом так делали все правители и покрывали себя славой как триумфаторы. Позор был связан лишь с поражением, но не с самим актом агрессии. Однако Саддам просчитался: мир давно и необратимо изменился. Война высасывала кровь из обеих стран на протяжении восьми лет и закончилась тупиком. Никто не вышел из нее победителем.

Однако по концепции суверенитета был нанесен серьезный удар.

И за этим ударом последовали другие. В 1989 г. президент США Джордж Буш арестовал Мануэля Норьегу, главу другой предположительно суверенной страны, Панамы, и предал его американскому суду за нарушение законов США о наркотиках. Норьега был осужден на несколько десятков лет и заключен в американскую тюрьму. Арестован и осужден? Но ведь, согласно принципам суверенитета, это разрешено делать только суверенным правительствам в отношении собственных граждан, которые нарушают законы их суверенных государств. И согласно тем же принципам, именно это запрещено делать одним суверенным странам в отношении граждан других суверенных стран, тем более в отношении их глав государств!

В том же году новый лидер революционного Ирана аятолла Хомейни обвинил гражданина Великобритании Салмана Рушди в написании книги на запрещенную в Иране тему и приговорил того к смертной казни. Иранец вынес приговор британцу? Какое он имел на это право? Разве граждане суверенных государств не подчиняются исключительной юрисдикции своих государств? Так было в недавнем прошлом. Более того, Хомейни приказал привести свой приговор в исполнение любому мусульманину, у которого будет такая возможность, тем самым подразумевая, что суверенитет отныне принадлежит не конкретному национальному государству, а религиозному сообществу, рассредоточенному через все политические границы. Это сделало британского мусульманина звездой в двух разных созвездиях, которые не просто перекрывались, но фактически отрицали друг друга. Как ни странно, сторонники Рушди проигнорировали проблему национального суверенитета. Они защищали Рушди главным образом через призму свободы слова и ее нарушения. Тем самым они, по сути, признавали, что британский суверенитет не делает Рушди неподвластным некоему высшему своду законов, – они лишь спорили о том, каков этот высший наднациональный свод законов. Они сделали Рушди звездой в созвездии, которое было больше, чем Великобритания, – в созвездии размером со все человечество, чьи законы включали право на свободу слова, каковое, по их мнению, был обязан чтить каждый, в том числе и Хомейни.