После смерти Первого императора началась реакция. Его сына смела кровавая волна бандитизма и бессмысленного насилия. Происходящее всецело соответствовало китайским представлениям об истории, которая рассматривалась как циклическое действие двух равных друг другу противоположных сил – объединения и распада. На этот раз на сцене неожиданно возникла вторая выдающаяся фигура – Лю Бан, сообразительный выходец из крестьянской семьи, который с хладнокровной решимостью воспользовался хаосом, чтобы сначала подняться до главаря разбойничьей банды, затем до высокопоставленного военачальника и, наконец, до одного из двух претендентов, боровшихся за контроль над целой империей. Когда соперник взял в плен его престарелого отца и пригрозил сварить того заживо, Лю Бан ответил: «Пришлите мне чашку супа». В конце концов он обманным путем заставил соперника покончить жизнь самоубийством и в 202 г. до н. э. объявил себя императором объединенного Китая и основателем новой династии Хань.
Период раздробленности продлился всего семь лет – почти мгновение по историческим меркам. Лю Бан фактически возродил империю Цинь, только сменил ее название: теперь это была империя Хань. Шихуанди проделал всю грязную работу по объединению разрозненных царств в связанный и упорядоченный мир. Когда Лю Бан получил власть, ему не пришлось жертвовать миллионами жизней, чтобы обезопасить северную границу Китая: стена уже стояла на месте. Ему не нужно было создавать с нуля административную систему и вгонять в ее рамки китайский народ: бюрократы-легисты уже обо всем позаботились. Вместо этого новый император смог снискать расположение подданных с помощью таких популярных мер, как снижение налогов, а также, получив в наследство абсолютное военное превосходство внутри имперских границ, смягчение политики всеобщей воинской обязанности. Короче говоря, новый император мог мудро и милостиво управлять тем, что Первый император построил на крови. Династия Лю правила Ханьской империей на протяжении почти четырех столетий (с одним коротким перерывом), которые стали периодом ее расцвета, когда созвездие под названием Китай уверенно обосновалось на мировой арене.
Ханьские императоры восстановили примат конфуцианской мысли, мировоззренческой системы, глубоко уходящей корнями в китайский ключевой нарратив. Шихуанди и его министры сжигали древние манускрипты, желая создать абсолютно новый мир по собственному образцу, но, разумеется, им было не под силу уничтожить всю литературу. Теперь уцелевшие книги извлекали из тайников, размножали и распространяли, пока китайское общество вновь каждой своей клеткой не пропиталось мудростью, традициями, идеями и ценностями конфуцианского прошлого. Это стало скрепой и источником жизненной силы для огромного бюрократического государства, простиравшегося от Южно-Китайского моря до окраин Монголии.
Чтобы управлять такой территорией, династия Хань создала уникальный, существовавший только в Китае механизм отбора кандидатов на государственную службу – официальный экзамен на знание классических конфуцианских трудов. В других странах правители назначали на руководящие посты родственников и друзей, которые в свою очередь раздавали должности своим родственникам и друзьям и т. д. В каком-то смысле каждый чиновник правил на своем уровне как местный царек. В Китае же одних только родственных связей было недостаточно: безусловно, они помогали, но знания также считались важным фактором. Можно сказать, что в китайской государственной иерархии каждым уровнем управлял интеллектуал-бюрократ, соединявший в себе философа и чиновника. Благодаря идеографической письменности чиновники, говорящие на разных языках и рассредоточенные по обширной территории, могли эффективно взаимодействовать друг с другом посредством переписки. Они одинаково понимали рукописный текст, даже если тот по-разному звучал при чтении вслух.
Разумеется, овладение этой системой письменности требовало значительных усилий, потому философы-бюрократы неизбежно стали интеллектуально-политической элитой, которая обладала своеобразными китайскими чертами и, наряду со множеством других элементов, придавала политическому организму Китая свою отличительную специфику. Сторонний наблюдатель никогда бы не спутал это созвездие с теми, что существовали в Индии, на Ближнем Востоке или в Европе. Отдельные культурные элементы сложились в единое и уникальное целое.
Между тем на другом конце самого густонаселенного пояса Евразии выкристаллизовалось ядро еще одной средиземноморской мегаимперии. Пока греки хозяйничали в Азии, Рим постепенно набирал силу. Упадок Греции и подъем Рима не были последовательными событиями – эти процессы протекали отчасти параллельно. Но, когда Греция находилась на пике своей культурной и военной мощи, Рим все еще представлял собой один из множества небольших итальянских городов. В эпоху Платона и Аристотеля, афинской демократии, Перикла и всех этих бессмертных греческих драматургов Рим походил на подростка, переживающего бурное взросление.