Цивилизация труда: заметки социального теоретика

Подобные сентенции вызывают у Лафарга негодование: «Когда буржуазия боролась против дворянства, поддерживаемого духовенством, она развернула знамя свободной науки и атеизма, но лишь только она восторжествовала, она изменила и свои речи, и свои стремления; в настоящее время она старается поддержать религией свое политическое и экономическое господство. В XV–XVI веках она с радостью ухватилась за традиции язычества и прославляла осуждавшиеся христианством плоть и ее наслаждения; в наши дни, утопая в роскоши и удовольствиях, она отрекается от учения своих мыслителей Рабле и Дидро и проповедует пролетариату воздержание. Капиталистическая мораль, жалкая копия христианской морали, поражает проклятием плоть рабочего; она ставит себе идеалом свести потребности производителя до последнего минимума, задушить в нем все чувства и все страсти и обречь его на роль машины, которая работала бы без отдыха и срока»492.

При этом Лафарг отмечает, что рабочий класс вольно или невольно поддался буржуазной идеологии, в результате чего возник феномен зависимости от труда: «Странное безумие овладело рабочими классами тех стран, в которых царит капиталистическая цивилизация, и именно оно, это безумие, порождает все индивидуальные и общественные бедствия, которые вот уже два века мучат человечество. Безумие это – любовь к труду, бешеная страсть к которому истощает жизненные силы людей и их потомства. Вместо того чтобы противодействовать этому безумному заблуждению, попы, экономисты и моралисты объявили труд святым, превратили его в священнодействие. Люди слепые и ограниченные, они захотели быть умнее своего бога; слабые и жалкие, они желали реабилитировать то, что их Бог проклял»493.

Лафарг настаивает на том, что не только буржуа, но и сами рабочие виноваты в «закрепощении» трудом. Именно они согласись с тем, что закон 1848 г., ограничивающий рабочий день 12 часами, является их революционным приобретением. «Они возвели в революционный принцип право на труд»494

.

И если муки каторжного труда и пытки голода обрушились на пролетариат, то винить в этом он должен только самого себя. Труд, которого рабочие с оружием в руках требовали в 1848 г., они возложили и на свои семьи; они отдали промышленным баронам жен и детей. Собственными руками они разрушили свой домашний очаг, они должны были идти на фабрики и в рудники, где гнули спину и истощали силы; собственными руками они подрывали силы и жизнь своих детей495.

Экономисты утверждают, что рабочим необходимо больше работать, чтобы увеличивать общественное богатство. По мнению Лафарга, чем больше рабочий работает, тем беднее он становится: «Работайте, работайте, пролетарии, чтобы увеличить общественное богатство и вашу личную нищету, работайте, работайте, чтобы все более беднеть и, таким образом, иметь еще больше основания работать и терпеть страдания. Таков непреодолимый закон капиталистического производства!»496

Лафарг недоумевает, наблюдая, как ведут себя современные рабочие, как даже в условиях промышленного перепроизводства товаров вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и бороться за улучшение условий труда, «рабочие бесчисленными массами загромождают рынок, взывая: работы! работы!.. Если только предвидится возможность работы, они бросаются на нее массами. Чтобы насытить свою страсть, они требуют 12–14 часов труда в день. А на другой день их снова выбрасывают на мостовую и лишают возможности удовлетворять свой порок. Из года в год с регулярностью времен года во всех отраслях промышленности наступает безработица; за чрезмерным трудом, убивающим организм, следует абсолютный отдых, продолжающийся 2–4 месяца, а нет труда, нет и хлеба! Если страсть к труду заполонила сердца рабочих, если страсть эта душит все другие инстинкты его натуры и если, с другой стороны, количество труда, требуемого обществом, ограничено потреблением и количеством сырого материала, то для чего же в 6 месяцев выполнять труд всего года? Не лучше ли распределить этот труд равномерно на 12 месяцев и заставить каждого рабочего довольствоваться 5–6 часами в день в течение всего года, а не надрываться 6 месяцев в году над двенадцатичасовой работой в день? Когда им будет обеспечена ежедневная работа, когда рабочие не будут завидовать друг другу, не будут вырывать друг у друга работу из рук и кусок хлеба изо рта и когда, таким образом, их тело и дух больше не будут знать изнурения, они воспитают в себе добродетели лености»497

.

Эволюция праздности

Попробуем сопоставить праздность как образ жизни, праздность как уход от занятости, вынужденную праздность, праздность как безделье и т. д.

В ХХ в. проблема праздности обретает новые очертания в контексте формирования массового общества, и особенно культуры потребления. К этой проблеме обращается американский социальный мыслитель Торстейн Веблен498.