Цветы Форкосиган-Вашнуя

Моя жена – прекрасная женщина, но она придает большое значение правилам приличия. Иногда мне кажется, что это реакция. Не на ее американское воспитание, к которому придраться невозможно, а скорее на подозрительность наших отнюдь не просвещенных знакомых, которые считают, что все родившиеся западнее Корнуолла непременно должны быть полудикими индейцами. Я не мог точно сказать, как она отреагирует на таинственную историю моей предполагаемой пациентки.

– Она будет здесь в большей безопасности, чем в больнице Святого Варфоломея. Никому не будет известно, что она находится здесь, и здесь меньше шансов на то, что незаметно проникнет какой-нибудь подозрительный незнакомец, – продолжил мой друг, заметивший мою неуверенность. – Не сомневаюсь, что ее выздоровление пойдет скорее в нормальной домашней среде, а не в безликой суматохе больницы.

– Вот как? – хмыкнул я.

– Вы недооцениваете свои способности, друг мой. Это, несомненно, так. И вы сможете быть моими глазами и ушами в те моменты, когда я сам не в состоянии буду наблюдать за этой леди. Было бы крайне удобно постоянно иметь к ней доступ.

Хотя его лесть не оставила меня равнодушным, я с подозрением отнесся к ходу его мыслей.

– Я не стал бы чрезмерно увлекаться, Холмс, – довольно холодно проговорил я. – Возможно, для вас она – удобный фактор в вашем расследовании, но при этом она остается женщиной, страдающей от душевного расстройства. Любые… э-э… эксперименты, которые вы намечаете в этой связи, следует оценивать с учетом данного обстоятельства, а не только по тому, принесут ли они вам какие-то сведения.

– Обещаю не производить никаких экспериментов без вашей санкции как врача. Значит, все решено? Ну, вот и прекрасно.

Я обнаружил, что согласился, – и Холмс распрощался с нами.

Вздохнув, я приготовился разбудить горничную и распорядиться приготовить комнату для гостей и позаботиться о нуждах женщины, которая теперь стала моей домашней пациенткой. Леди с беспокойством наблюдала за мной.

– Я доставлю неудобства вашим близким, доктор? – спросила она прямо.

– Нисколько, – тут же ответил я, поспешив ее успокоить.

– Как я вижу, вы – настоящий джентльмен.

Ее губы раздвинулись в сдержанной и печальной улыбке, но она пошла за мной без дальнейших комментариев.

На следующее утро я убедился, что речь и поведение моей пациентки улучшились, однако она по-прежнему ничего не помнила о том, что происходило ранее последних трех дней. Служанка подала завтрак ей в спальню. Позже я воспользовался возможностью провести более тщательное обследование ее неврологического статуса. Результаты дали пищу для размышлений. Рефлексы и восприятие были в полном порядке. Она была способна понимать то, что читает, а когда несколько опасливо пробовала писать, то оказалось, что делает это без труда. Математику она понимала быстро и удивительно хорошо, начиная от простых арифметических действий и кончая простейшими уравнениями, хотя и не смогла вспомнить, где она ее изучала. Я все больше убеждался в том, что у нее нет органических повреждений мозга и что причину амнезии следует искать в чисто психологических факторах. Когда ей не требовалось делать что-то, что было необходимо или о чем ее просили, она снова становилась молчаливой и замкнутой и не разговаривала, если к ней не обращались прямо.

В ходе утренних разговоров я не в первый раз испытал неловкость из-за того, что мне приходится обращаться к леди без имени, и, поскольку она отвергла имя Вайолет Сэкер, я решил назвать ее «мисс Смит».

– Мисс Смит? – Она вдруг странно сосредоточилась на этой фамилии. – Мисс Смит… – медленно повторила она.

– Уж не назвал ли я случайно вашу настоящую фамилию? – изумился я.

Она покачала головой, озадаченно хмуря брови.

– Нет, не думаю, – ответила она. – Но, похоже, довольно близко. Смит. Смит…

– Смитсон? – предположил я. – Смитфилд? Смитхэвен?

Она чуть ли не зашипела от досады, делая безрезультатные попытки вспомнить.

– Не знаю, – наконец сдалась она, пожимая плечами.

Импульсивно я перечислил две или три дюжины женских имен, но ни одно из них не показалось ей знакомым, так что она превратилась в мисс Смит.

Я обнаружил, что тайна ее личности то и дело вторгалась в мои мысли все то время, что я наносил визиты своим пациентам. Если потеря памяти действительно была вызвана не органическими причинами, а истерией, то появлялась вероятность спровоцировать ее возвращение. Слабое ощущение узнавания или неузнавания, в котором она призналась, заставляли надеяться на то, что ее воспоминания могут таиться не так уж далеко от поверхности сознания. Не может ли знакомый стимул заставить какой-то проблеск заиграть на поверхности той холодной пучины, в которой потонуло ее прошлое? Такая мысль меня заинтриговала. Единственная проблема заключалась в том, чтобы угадать, какой стимул может оказаться знакомым для нее. Я стал вспоминать, о чем говорил Холмс при нашей первой встрече с ней (трудно поверить, что это было всего лишь накануне утром!). И, когда меня вдруг осенило, я зашел в ломбард неподалеку от дома и сделал там одну покупку.