Так вот, склад, подвальный коридор под магазином даже двойной. В одной его части когда-то были хранилища продуктов, самые богатые во всем городе. Отсюда-то и мои запасы тушенки и прочих консерв. Был период мало приятный, уже после войны, когда исчезло электричество. Отключились холодильники, продукты размерзлись, ну и… Крысам и всякой прочей четырехногой животине тут было вольготно.
Тогда я и не появлялся здесь. А вот месяца через три, как раз перед моим вторым Днем Рождения, зверье отсюда исчезло. Может, оно исчезло и раньше, но я появился тут снова – только через три месяца. Склад был тихонек, шуршали только мыши, все те же крысы и первые экземпляры ползучих гадов, тогда еще совсем коротенькие, всего-то лишь с десятком лап. Потом завелись гадины и подлиннее, и поопаснее – с норовом.
Коридор с продуктами меня больше не интересует. Запах гнили исчез, появился лишь запах мокрой земли. Вода, конечно, просочилась, нашла пути-дорожки в бетоне и кирпичах. Стихия, что тут скажешь.
Двери нетронуты ни одна, как прикрыл я их в прошлый раз, когда подбирал костюм, так и посейчас стоят. И пусть стоят себе прикрытые, это все теперь мой дом. Весь город мой теперь. По мере сил я приглядываю за ним, держу его в порядке. Закрытые двери – это порядок.
Я давно отлично вижу в темноте, без фонаря керосинового, без спичек. Я стал это замечать незадолго до Дня Рождения. Иду с работы уже по темноте, а все перед собой вижу. Зрение – само по себе – раньше у меня было плохое, в темноте так вовсе слепым становился. А тут вижу без труда. Нет, зрение-то, как плохим было, так и осталось, но, когда спускается ночь или плотные сумерки, я вижу все. И легко двигаюсь по темным коридором. До Дня Рождения я не придавал этому особого значения, но теперь пользуюсь своим новым талантом на всю катушку.
– Какие ты туфли, Алексей, желаешь примерить? С носами острыми? С квадратными носами? Кожа, какая тебе больше нравится: коричневая, рыжая или черная? Может, белая?
В общем так. Пакеты в продаже есть? Ну и пусть, что хрустящий, давайте-ка его, свой, фирменный. Такие пакеты и двадцать и, говорили, тридцать килограмм выдержат. Пусть хрустит.
Я, вот что, сегодня возьму всех видов туфли, четыре пары, хорошо? И острые, и квадратные, и обычные – коричневые и рыжие. Денег хватит. Хоть все возьмите, а для соседей своих покупки я возьму бесплатно.
Вообще нет. Вот десять пачек сотенных, остальные я уношу с собой. Или нет, не пойдет так. По пачке за пару, то есть десять тысяч рублей. Ладно, по две пачки за пару, двадцать тысяч. Деньги вам? Ах, в кассу. Хорошо, беру туфли и наверх, в магазин.
Что взять еще? Про соседские заказы я помню, но это наверху, в самом магазине. Что-то я хотел взять еще. Может, и не очень хотел, а только зуд почувствовал. Ладно, я прогуляюсь пока, может быть, и вспомню.
Посыпанные песком и пылью ступени; отделанные почти зеркальными плитками, но сейчас вся эта красота посыпана песком и пылью. Это так, оказывается, грустно выглядит, такую тоску наводит подобный беспорядок! Осколки стекла, камни, куски железа, местами не поймешь, что вообще валяется в шикарном, в блистающем когда-то супермаркете. Да и было-то это все, совсем недавно, на моей памяти. О, года три любовался я его красотой, пока не пришло запустение. Как старался хозяин магазина – каждый год, каждые полгода менял он облик своего детища, то одну лестницу сделает, то другую, еще красивее; то вывеску «Калининский» так сделает, то еще как-нибудь, огней и фонариков каких только на универмаге не было!
Последний вариант вывески казался мне самым шикарным. Большие светящиеся буквы, желтый цвет с оранжевым в сочетании, а между буквами вспыхивали маленькие, как звездочки лампочки. Вспыхивают неожиданно то тут, то там, ярко, прямо ослепительно и всю ночь напролет мигают. Только утром подсветку отключали.
Я подолгу провожал глазами эти огни, если ехал мимо универмага на троллейбусе. Подолгу.
А лампочки действительно маленькие. Я ведь не удержался, куда там, залез на козырек, что над входом в магазин, мне ведь любопытно. Влез на козырек, чтобы рассмотреть их, и хоть кто-нибудь на меня бы посмотрел, хоть бабуля, какая. Пусть бы хоть милиционер пригрозил мне своей резиновой дубинкой. Слезай, мол, мил человек, ты что, спятил?
А никто меня не окликнул и не отругал. Ну, разве так можно?
Три красивых цветочных горшка и пачка газет с кроссвордами. Это для тети Светы. Дяде Мише ничего брать не буду. Не угадаешь никогда, чем его удивить, чем обрадовать. Попробую в следующий раз спросить, что ему купить.
Деньги в кассу. Тут уже лежат пачки денег, с моих прошлых визитов.
Возьмите, пожалуйста, а сдачи не нужно. Всего доброго. До свидания.
И почему-то так мне захотелось сказать: «Прощайте». Я даже оглянулся на выходе, чтобы сказать это продавцам и магазину. Но это умом захотел, а сердце подсказало все же, скажи им: «До свидания».