Тучи идут на ветер

Не думал Борис таскать за собой хвостом вестовых — уморились, да и кони едва держатся на ногах. Поколесили за сутки по степи! Дорогой еще решил первым делом устроить во въезжей отрядников, а самому побывать в штабе обороны или исполкоме — окромя где ж ему быть, Шевкоплясу? Забегал в полевой штаб, в экономию Мяс-нянкина, прилепившуюся к манычским плавням неподалеку от Казенного моста, не застал. Писарь, длинноволосый парень в форменном картузе с желтым кантом, сказал неопределенно:

— Пошукайте на станице.

Не хотелось стеснять тетку Евдокию, но не под забором же ночевать? В чулане, да постелит. Скрипя седлом, поглядел вдоль улицы; живет она в этом порядке. В самую калитку ткнулся. Угадал по резному крылечку и цинковой крыше саманный беленый флигель с тремя окнами; признал и нераспустившиеся акации вдоль забора. Когда же он видал родичей в последний раз? Зимой не заезжал, когда преследовали офицерскую колонну Гнилорыбова. Не выбрал времени заглянуть и вот, прибегая на 2-й окружной съезд Советов. Давно бывал, перед германской.

На крылечко выскочила светлокосая девка в тесном сиреневом платье без рукавов. Загораживалась от вечернего солнца ладонью.

— Подворье это Колпаковых будет, а? Григория Ильича?

Голос Бориса прерывался хрипотцой, подкатывавшей от волнения. Он испытывал неловкость: хоть убей, не вспомнит имя светлокосой — одной из пяти двоюродных сестер. Повырастали, уж невесты.

— Язык отсох? — Мишка сердито хлопал плеткой по забору. Руки даже зачесались у парня — так хотелось огреть вдоль спины глазастую.

Калитка откинулась с визгом. Панорама, сапнув, присела; задрав голову, плясала, насекая острыми шипами подков утоптанную стежку.

Из седла Борис попал в руки крепкоплечего унтера в гимнастерке распояской и серой папахе.

— Борька, дьявол!

— Гришка?!

Не видались братья давно. Не видя, выросли, возмужали. Ломали друг друга, трясли; вглядывались пылко, отыскивая в загрубелых, обветренных лицах полузабытые черточки.

Первым отнял руки хозяин. Отступил, приглашая в калитку:

— Чего ж на улице…

Тем временем старая Колпачиха вывела на крыльцо весь свой девичий выводок. Пестрит от платьев в глазах. Тетка квочкой топталась, раскрылатившись, шептала побелевшими губами молитву — в окно еще признала племяша.

Борис мял повод, смущенно усмехаясь, не догадывался ступить ей навстречу. Благодарно взглянул на Григория, освободившего от злополучного повода. К чему-то хотел сдернуть и плеть, но ременный темляк намертво врезался в руку, скрутился узлами.

К тетке Евдокии вернулся дар речи.

— Ну, кажи, кажи ясны очи свои, непутевый… Давно не залетал в наши края… — склоняя то на одно, то на другое плечо голову в чепце, сквозь слезы силилась различить породу — В кого ж ты вдался? Навроде не в нашу, думенковскую, породу…

Осмелев, с крылечка сошла белокосая. Обхватив сзади, не моргая глядела на родича серыми, с зеленым степным отливом глазами.

— Вы, мамка, такое скажете… Он на вас схож, ей-богу. Чисто вылитый. Нос, губы… Особенно погляд.

Оттолкнула бесстыжую. Поправляя чепец, осведомилась:

— Как там братушка наш живет-может? Здоровьицем не поослаб?

— А чего ему… Ветрйк крутится.

— И слава господу, услыхал молитвы. Всю жизнь, как есть, загривок тер по чужим базам. К старости облюд-нял, с-под нужды вывернулся. Ну, а мачеха-то, молодка, как? Не помыкает Макеем Анисимычем, а?

— Батькой-то помыкать!

Сбивая папахой пыль с офицерских галифе, Борис поторопился свернуть разговор — лишь бы уйти от расспросов об отце:

— Григорий когда же явился? Недавно дознавался у ваших станичных… Вроде бы ломал все службу при старой части.

Указывая взглядом на сына, устраивающего возле яслей лошадей, тетка с обидой заговорила:

— Вот и Гришка-то, нечестивец… Мене суток прошло, как возвернулся за кои годы под родительский кров, а поди ж ты… Заюрил: пойду! В Советы, стало быть. Навроде и без его не освятится там дело. Нет бы побыть подле матери. А все Илья с меньшаком, Марочкой. Комиссары захлюстанные! Они все морочут голову Гришке. Сами неделями на порог глаз не кажут, воюют все… И его хочут сбить с панталыку. Помяни мое слово: собьют! Вот те хрест господний, собьют. Ничего, явится батько, все обскажу, без утайки. Уж он возьмется за потяг…

Тетка Евдокия перекрестилась. Глянула на пересмешниц, шумнула:

— Какого лешего выставились? Эт ты, Валька, заводила самая… Ох, доберусь, надеру косы. Марш в хату!

С визгом, смехом, оттаптывая пятки друг дружке, девчата вломились в сенцы. Хлопали комнатные двери, что-то грохнулось на пол в горнице. Задергались на окнах занавески, к стеклам прилипли носы. Тетка, вздыхая, жаловалась:

— Сладу нема с окаянными… Чисто от рук отбились. Кричишь, кричишь, как об стенку горохом.

Подошел Григорий.

— Меняются, мама, не только времена, но и люди. Революция вошла в каждого человека…

Сморщилось крупное лицо тетки, как будто кислицу надкусила, — по всему, уж наслушалась подобных слов. Отмахнулась, поковыляла к крылечку.

— Не дюже мори тут людей своими балачками. На стол соберу…