Тучи идут на ветер

— Ну, будя, девка… По-нужному я должна зараз кликнуть тех казаков. Но… не сучка же ты. Понимаю, сама ить мать… Словом, с брехней своей дальше моей калитки тебе не уйти. Доедай, доедай. Чего уставилась? Жинку какого-то важного краснюка шукают. Ховается у нас в хуторе. Другие сутки уж… Чижолая баба, на сносях.

Сообщая вести, достала из поставчика начатую хлебину.

— Вот, возьми. Ни слухом ни духом не зрила я никого. Как явилась, таким путем и убирайся с базу. А то постоялец мой, гляди, явится. Ваш, хуторной…

Выкатываясь задом из кухни, Махора никак не могла засунуть в пазуху под ватную кофту хлеб. Кланяясь, роняла на пятнистые от матежей щеки ядреные слезы — благодарила.

Казачка подперла жердиной за собой кухонную дверь. Нарочно не оглядывалась, чтобы не видать, к какому плетню направится пришлая. Строго окликнула собаку, с лаем кинувшуюся было в леваду:

— Бельчик, не сметь!

Укрепила костяной гребень, удерживавший на затылке узел каштановой косы, вышла за калитку.

3

Постоялец ввалился в курень за полночь. Не зажигая света, гремел коваными каблуками, разувался. Сквозь дощатую перегородку слышно, как сбрасывал ремни, одежду. Скрипнул стул — уселся, знать, курить. Погодя зашлепали босые лапы по горнице. Вот, у занавески, отделявшей боковушку от передней, затихли.

— Васена, спишь?

— А то? Вторые петухи проголосили…

— Задёржка вышла… Скажу что тебе…

Сидорка присел на кровать. Нащупал поверх одеяла ее руку, уложил к себе на колени. Поглаживая шершавой, провонявшей конским потом ладонью гладкую кожу, воркующе нашептывал:

— Посметюшка моя… расписная краля… Уж чисточко жданки полопались; покудова вырвался до тебе. Коня запалил…

— А не брешешь?

— Вот те хрест!

Наваливаясь, наугад щекотал усами голую шею.

— Сказать чего хотел? — она обдала его кудри горячим дыханием.

— Ты про что? Ага! Изловили ить ту… Нашу хуторскую. Вот, вечерело… Метила на ерик, в камыши… Спасибо, детвора доглядела. Ушла б, ей-бо. Сотник содрал бы живьем шкуру. Сулился. Ховалась у кого-то. Хлебина начатая в пазухе.

Ознобом взялось у казачки в середке: «Выгнала ить с базу на погибель… А чем она, баба, виноватая? Вдобавок с пузом…» Высвободилась из объятий случайного, скоротечного ухажера. Поджала колени в ответ на прикосновение его руки — просил подвинуться к стенке, опорожнить ему место.

— Куда подевали ее… неудалую?

Встревоженный внезапной переменой вдовы, Сидорка с живостью выкладывал служебные дела:

— В Багаевскую переправили… Вот возвернулся, даже сотнику не доложился. Там ее растребушат — с опытом народ. Не доносит и остатнюю неделю своего красного наследыша…

Силился запустить руки под одеяло, но она крепче сдавливала коленями подвернутый край.

— А мужику ее писульку подметнули… Хочешь, мол, жинку вызволить, переходи на нашу сторону. Указали до вас в хутор. Вот явится, ветреней… Сотни две казаков оцепили сады. Ага. Воробей не прошмыгнет. Скрутим крыла соколу… Да ты чего, Васенка?

Вдова отозвалась не сразу; поворочавшись, улеглась удобнее, присоветовала — корец колодезной воды опрокинула на хмельную голову:

— Ступай спать.

— Вчерась жа не брыкалась…

— Вчерашнее быльем поросло.

— Посметюшка моя, краля ненаглядная… Ну?

— Лапы убери!

Желая как-то сгладить крутой поворот в своем поведении к ласковому, пригожему в бабьем деле казачку, высказала:

— Кобыла тоже… ежели ее каждый божий день понукать без ума, то и та вскорости ноги таскать перестанет. А баба не кобыла…

Умёлся Сидорка из вдовьей боковушки. Придерживая исподники, ступал на пальцы, боясь задеть в передней скрипучую половицу.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

В Великокняжескую въехали под вечер. Скрадывая путь, пересекли железное полотно против вокзала. Степняки, раздувая ноздри, сторожко, неуверенно ступали по каменным плитам перрона. Придержал Мишка Огонька; задрав голову, оглядывал красно-кирпичное станционное здание. Догнал у деревянного мостка через пойму Чапрак.

Дорогу загородили телята. Под ляск кнутов, дуром, с ревом лезли в проход меж шатких перилец. Перенял Мишка сердитый взгляд командира — галок ловишь, отстаешь; делал вид, будто любуется вечерним палом, поджегшим воду Чапрака.

Осаживая кобылицу у глинистого обрыва, Борис с усмешкой наблюдал за белобрысым хлопчиком, оглушительно стрелявшим волосяным нахвостником. Свежий синяк на обветренной скуле живо напомнил свое детство. Мигнул. Тот, смущенно прикрывая грязной ладонью синебокую половину лица, косил здоровым глазом.

— Сдачи-то дал?

Попался под руку завалявшийся в нагрудном кармане мундира винтовочный патрон. Все равно винтовку с собой не таскает. На лету вцепился в него хлопчик. Мишка осуждающе хмурил брови: эка, добром каким раздаривается.

Перескочили мосток. Тут же на взлобке, с левой руки, придержали повода у въезжей — длинного дома из красного кирпича. На дубовых дверях — амбарный замок, ставни запрогонены.

— Сбег небось гостинщик с кадетами, — предположил Мишка.

— А то усилить…