Тучи идут на ветер

Курили молча. Кони шли почти рядом. Борису не терпелось спросить о своих: об отце, Муське… Сдерживался, ждал, пока хуторец заговорит сам. О дочке, может, он и не знает, но о Макее уж что-нибудь да слыхал. Или о мачехе, Акулине Савельевне…

Не доезжая сотню шагов до места сбора конников, Чалов сообщил:

— Мачеху надысь видал… И батька твой в хуторе. А старый Филат помер. Он же сидел в тигулевке в Ба-гаевской. Арестовал сам Захарка отца. За Макея, что вызволял, не дал спалить ветряк… А зараз атаманит Иван Прокопович Мартынов…

Хуторские вести Борису были не в новость. Кольнул сердитым взглядом: нужное говори.

— На троицу сходка хуторская была… Акулина, мельничиха… — Чалов не без опаски покосился на знатного хуторца. — Мачеха твоя… Так она прошение писала на бумаге, старцам нашим. Сам я, вправду, не был на той сходке — баба бегала. Сказывала, вроде она, Акулина, принародно отреклась от пасынков своих. Не ответчица, мол, за их действа. А за то самое обчество ей оказало помочь: выдало двадцать пудов ячменя на прокорм да проса.

Желая смягчить суровые слова, Чалов тут же посеял сомнение:

— А по-моему, то она сделала для отводу глаз… Да и с голоду, чтобы лытки не откинуть. Макей же при ей, блюдет старика.

Запершило у Бориса в горле. Подробно дознаваться не было времени. Оставил до лучшей поры. Натягивая поводья, спросил едва слышно:

— Про дочку, про Муську, чутка не ходит по хутору? Чалов помотал головой.

— А про Мансура Володьку чего скажешь?

— Утресь видал дьявола щербатого.

От спешенных конников отделился Ефремка Попов, начальник охранного полуэскадрона.

— Взгляни вон на хуторцев… Трое. Мартынов, Аксенов…

Казаки тесно обсели пригорок. Желтый дым от цигарок клубился над фуражками.

— А Крысин?..

— Тут и Гришка.

Борис спрыгнул. Разминая, растирал натруженные колени; он попросту тянул, давая время улечься душившей злобе. Вразвалку подходил к пленным. Казаки несмело, вразнобой подымались. Гришку Крысина угадал не сразу. Окидывал дальних, а он — вот. Горбился, как старик, в разорванной гимнастерке. Морщась от боли, поддерживал руку — видать, долбанулся плечом с подстреленного коня. Иначе бы ушел…

Расставив широко ноги, Борис уставился ему в складки страдальчески сморщенного лба. Ждал, пока подымет глаза, чтобы в них высказать давнишний приговор. Какое-то время даже поколебался. Крысин рос веселым парнем, дрался честно в Захаркиной стенке. Мало того, в вьюжные февральско-мартовские дни они с ним вместе гонялись за походным атаманом Поповым по калмыцким степям… Решили всё руки его — ног-тястые, красные, похожие на обрубки вишневых корневищ. После Евдокима Огнева они наверняка немало уже пустили людской крови. А сколько еще могут пустить!

Дотерпел; поднял казак глаза. Неузнаваемо мутные, хмельные от ненависти и страха. Ткнул легонько махорчатым черенком ему в живот:

— Расстрелять.

Дождавшись из балки винтовочного выстрела, обратился к пленным:

— Желающие сложить голову не за генералов, а за трудовой народ… выходи!

Первым шагнул казачинец Стефан Мартынов. За ним, шлепая о землю погасшими окурками, узловатой струйкой потянулись остальные. Тут же вернули казакам оружие и лошадей.

— Да обрежьте хвосты, — напомнил Борис Ефремке.

Подрезание конских хвостов сделалось в полку вроде священного обряда. Резали всем лошадям. Это отличало издали своих от чужих. Срамной участи избежала, пожалуй, Панорама — не мог Борис лишить кобылицу девичьей красы. С особым рвением бойцы отшматовывали по самый скакательный сустав роскошные хвосты казачьим коням. Несло оно с собой и еще одно назначение: не каждый казак рискнет метнуться на куцехвостом обратно к белым.

Отправив колонну, Борис придержал хуторцев; с наигранной веселостью посоветовал:

— Вы, соколы, летите на все четыре. Коней и оружие оставьте. Да глядите, в другой раз попадетесь — молитесь богу… В плен брать не буду.

Перекинул ногу с седла и Чалов. Борис, хмурясь, велел ему следовать за собой.

— А деваться тебе, Осип Егорыч, в самом деле некуда. Будешь при моих конях.

Отвернулся — заметил у старого табунщика слезы.

4

Телеграф как-то умудрялся еще доносить из Царицына вести. Шли они одна другой тревожнее. Имея превосходство в коннице, казаки упорно теснят группу войск Ворошилова. На сегодняшний день, 13 августа, те отошли на Котлубань, Тингута, Басаргино, укоротив вдвое линию обороны вокруг города.

Плачевные дела и тут, на юге. От малой излучины Дона, с хуторов Малая Лучка, Баклановка, белоказачьи сотни полковника Топилина в прошлую ночь, преодолев сорокаверстный глухой шлях, ворвались в Ремонтную. Захвачен железнодорожный мост через Сал.

— Чего боялись, то и стряслось, — бросил угрюмо Шевкопляс, грузно нависая над затасканной картой.

Федор Крутей, сматывая в клубок телеграфную ленту, подытожил:

— Мы сдавлены со всех краев, полностью отрезаны от Котельниково. Встает вопрос: обороняться в Зимовниках либо пробиваться?

— Куда?

Холодом потянуло от голоса. Федор, близоруко щурясь на ламповый свет, ответил:

— На Царицын.