Туманы Авелина. Колыбель Ньютона (СИ)

В приёмную вошёл мужчина лет тридцати пяти, высокий, крепко сбитый, с армейской выправкой. Жёсткие черты его лица мгновенно смягчились, стоило ему только сердечно улыбнуться Вэнди, которая услужливо выскочила из-за стола, чтобы принять из его рук пальто. Киссинджер отметил её поспешность и усмехнулся про себя. Стюарт-младший — вальяжный, улыбчивый, с длинными пальцами пианиста и взглядом человека, обретшего внутренний покой и баланс, даже если за этими радостями жизни ему приходилось периодически нырять на дно бутылки, — умел нравиться людям.

— Дорогуша, я уже и не думал, что ты приедешь, — воскликнул Киссинджер, крепко обнимая своего посетителя, ответившего ему таким же сердечным объятием, и тут же обратился к секретарше: — Вэнди, сообрази-ка кофе для меня и мистера Стюарта.

— Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы найти тебя по новому адресу. Господи, Грег, Хинтонберг? Вот уж не думал, что ты выберешь такой неспокойный район для своего офиса! — ответил Стюарт с необыкновенной нежностью и мягкой иронией в голосе. — Тебя потянуло на приключения или ты просто вампиришь на молодёжи?

Хинтонберг был одним из самых противоречивых мест в Оресте. Всего сто лет назад — обычный промышленный район, после войны он заселялся, в основном, студентами. Квартиры здесь были дёшевы, ибо окна жилых домов чаще всего выходили на какую-нибудь заброшенную фабрику или помойку. Постепенно студентов сменили люди свободных профессий: художники, актёры, музыканты. В первые послевоенные годы в столицу стали возвращаться отслужившие призывники и контрактники, охочие до любви и развлечений, и Хинтонберг вечерами «освящали» своим присутствием сотни проституток. Под строгим надзором сутенеров они, как охотничьи борзые, выслеживали очередного «джона», изголодавшегося по женскому телу. Но этому местная полиция быстро положила конец — Ореста была правительственным городом, следовательно, даже самые злачные её места должны были выглядеть благопристойно.

Однако район продолжал сохранять свой неформальный дух. Со временем здесь стали обычным делом спонтанно возникающие прямо на улицах концерты; здание самой большой фабрики купила и переоборудовала под свои нужды местная кинокомпания; стены домов то и дело вспыхивали очередным граффити, а в патио местных ресторанов можно было увидеть ярко одетых молодых людей с длинными волосами.

И если бы кто-то спросил Грега Киссинджера, почему для офиса выбрано именно это место, он наплёл бы, что любит после работы пройтись по базару либо зайти в какую-нибудь галерею. Или же выпить стопку в баре, где он окажется единственным, кто одет в строгий деловой костюм и чисто выбрит. (В этих барах он также частенько бывал единственным, кому за шестьдесят). И это было почти правдой.

Дело в том, что он любил молодость города. Хинтонберг, с его маленькими, аккуратными, всегда пустующими церквями, шумными ресторанами и барами, которые долгими летними вечерами заполнялись веселящимися парнями и девчонками, одетыми в мешковатые штаны, майки, дурацкие шапочки, подходил ему, как ничто лучше. Дань своему возрасту и положению Киссинджер уже отдал, купив двухэтажный особняк, — прямо возле церкви, которую давно уже никто не посещал. Дом его, облицованный кирпичом, с тяжёлыми чёрными перилами на крыльце, располагался в маленьком тенистом садике, где у фонтана склонялись пышнотелые мраморные нимфы. Грег полагал, что сделал более чем достаточно, чтобы выглядеть респектабельно. Собственно, так он выглядел всю свою жизнь, но под старость стал испытывать сильнейшую тягу к беспечной юности — своей молодости у него не было, и теперь он наслаждался чужой.

Сейчас он отшутился в тон собеседнику:

— А ты чего спрашиваешь? Да и чего тебе бояться? Ты-то стареешь, приятель: смотри, морщины появились. И седые волосы в наличии. Вампирить на тебе — безнадёжное дело!

— Я тоже рад тебя видеть, Грег, — посетитель расхохотался.

Грег улыбнулся в ответ.

— Спасибо, что отозвался на просьбу. Пойдём в кабинет, о многом надо поговорить.

Вэнди расставила кофейные приборы на столике из орехового дерева и поинтересовалась, что предпочитает мистер Стюарт — молоко или сливки. Мистер Стюарт предпочитал чёрный кофе. И нет, никаких бисквитов. И он уже позавтракал, так что только чёрный кофе — это всё, что ему нужно.

Киссинджер, казалось, не замечал лёгкой навязчивости своей секретарши. Не то, чтобы его гость обладал особенно привлекательной наружностью (хотя в юности был очень смазлив), но Грег признавал за ним то самое мужское обаяние, харизму, которая тридцать лет назад привела к власти его отца и дядю. Потому Грег закрыл глаза на лёгкий, едва уловимый флирт Вэнди с посетителем. Ради бога, она не первая и не последняя. Пусть потом рассказывает своим подружкам, каково это было — положить руку на плечо самого Валерана Стюарта и спросить несколько раз, уверен ли он, что предпочитает кофе без сливок. И про то, как мистер Стюарт без тени раздражения, мягко, тихо, с неуловимо точной фразировкой истинного северянина отвечал ей, что, да, он абсолютно уверен, только чёрный кофе.