Последние полгода ему снился один и тот же сон. Он, маленький Тамерлан, стоит на полу рядом со столом, за которым мама разливает молоко по глиняным кувшинам, и переступает босыми ногами. Ему совсем мало лет, и он едва достаёт носом до края стола. Молоко журчит и тонкой струйкой наполняет посуду, стоящую на столе. Мама видит его нетерпение и слегка улыбается уголками губ, потом наливает сладкое парное молоко в большую кружку и подаёт ему. Смеется счастливым смехом, видя, как молоко разливается по его лицу.
Ножи хрипло и долго кашляет, сплёвывая жёлто-коричневую слизь. Потом, шаркая ногами, идёт в угол двора, там разжигает небольшой костерок и на закопченные кирпичи ставит железную кружку.
Вот уже много лет его утро начинается с глотка чифира. Крепкий чай можно было сварить и на электрической плитке, но Ножи предпочитает, чтобы чай отдавал дымком. Пока закипает вода и в кружке, накрытой газетным листом, настаивается тёмно-коричневая жидкость, Ножи снимает с двери дома висячий замок, громко кричит в гулкую пустоту дома:
– Ребяты, вставай, уже подъём!
В глубине дома слышится шорох, появляются заспанные «ребяты» – Алексей и Валера, двадцатилетние солдаты, привезённые из Чечни.
Алексея взяли в плен под Урус-Мартаном, Валера сам ушёл из села, где стояло его подразделение. В лесу он натолкнулся на боевиков, которые переправили его в Ингушетию. Четыре месяца назад солдат было трое. Напившись, один из них с обломком кирпича бросился на Ножи. Тот вырвал ему кадык, просто ухватил его своими длинными руками за горло, и через секунду человек захлёбывался своей собственной кровью, дёргаясь в конвульсиях.
Ножи не помнит, как звали того солдата, да и какая разница. Солдаты боялись старика, хотя он никогда не угрожал им, наоборот, готовил еду, угощал чифиром, выдавал привезённую хозяином водку и сигареты.
Хозяин Вахид появлялся здесь один раз в две недели, привозил еду, строительные материалы, о чём-то говорил с Ножи на своём гортанном наречии. Солдаты предназначались для обмена. Где-то в России у Вахида сидел сын, он хотел обменять его на пленных солдат. Переговоры велись то через генерала Лебедя, то через людей, имеющих выход на олигарха Березовского, временами затухая и возобновляясь с новой силой. Вахид не спешил, сыну дали двадцать лет и торопиться было некуда. Переговоры вели верные люди в Ростове и Москве, пленные были спрятаны надёжно, и никто не мог помешать его планам.
Пока Алексей и Валера умывались, натягивая на озябшие от утренней свежести тела одежду, Ножи осмотрел комнату, где спали солдаты. Окна дома закрыты ставнями, отчего в комнатах стоит полумрак. У стены стоит самодельный деревянный, грубо сколоченный стол, на полу лежат два матраса, сваленное в кучу тряпьё. В спертом воздухе чувствуется пряный запах анаши. Старик ворчит:
– Проклятые пацаны, опять курили «шайтан-траву».
Выйдя из дома, он даёт подзатыльник сидящему у огня Валерке:
– Говорил тебе, не кури в доме. Устроишь пожар, хозяин тебя в горы продаст, будешь вместо ишака воду возить.
Ругается он больше для порядка, «шайтан-трава» – это не страшно, обкурившись, пацаны хохочут, их не тянет домой или на подвиги, как того, которого он убил. Ножи подумал, что стареет, раньше он никогда не вспоминал тех, кого убил. Было ли ему страшно, когда он убивал? Нет. Даже тогда, когда он первый раз в жизни зарезал человека.
Это было в Казахстане. Ножи украл с тока мешок пшеницы, даже не украл, а собрал просыпанное. Когда нёс зерно домой, попался на глаза председателю. Тот привёз его в контору, долго ругался, называл чеченским выблюдком. Председатель был здоровый, он глыбой нависал над тщедушным мальчишкой, но когда замахнулся для удара, тот скользнул ему под руку и ударил сапожным ножом в сердце. Председатель был фронтовик и орденоносец, только малолетство спасло Ножи от расстрела. В лагере он научился делать ножи всех форм и конструкций – стреляющие, выкидывающиеся, финки, кинжалы, кортики. Равных ему в этом ремесле не было. Не раскрутили его на новый срок только потому, что он делал ножи для администрации Управления лагерей. Через двенадцать лет он освободился, потом снова сел, потом бежал, сидел, снова освобождался. Когда умерла мама, он добивал семилетку на Урале. Так и не смог её увидеть напоследок, может, поэтому она так часто ему и снится, его мама.
Ножи разлил чифир по кружкам, себе отдельно, солдатам в одну на двоих. Он всегда ел и пил из отдельной посуды. Позавтракали вчерашней кашей. Пока солдаты таскали песок и готовили раствор для бетонирования, он решил сходить в центр села, прикупить сигарет и чая.
Ножи шёл по улицам села, не обращая ни на кого внимания. Местные жители привыкли к нелюдимому старику, считая его слегка помешанным. Подходя к магазину, Ножи заметил, что за ним идёт какая-то женщина. Старик решил, что это местная, которой нужно вскопать огород или сделать какую-то мужскую работу по дому. Выйдя из магазина, он увидел, что женщина ждет его у крыльца. На вид ей было лет сорок – сорок пять, явно не здешняя. Она несмело тронула его за рукав.