Ты будешь жить (сборник)

– Послушайте, как Вас зовут? – Смутившись от его молчания, торопливо заговорила. – Я ищу своего сына, его зовут Алеша, Алексей Савельев. Говорят, он находится у Вас. – Тут же исправилась. – Работает с Вами, он – солдат.

Ножи молча ждал, смотря на неё бесцветными стариковскими глазами, потом неторопливо повернулся и пошёл к дому шаркающей стариковской походкой. Женщина несмело двинулась следом за ним. Пройдя несколько метров, старик повернулся к ней лицом, и, дождавшись, когда она приблизится, провел ребром ладони по своему заросшему седым волосом горлу.

– За мной не хады, а то смерть…

Увидел её побледневшее лицо и, удовлетворённо усмехнувшись, пошёл дальше.

День прошёл как обычно. Парни работали, иногда покрикивая друг на друга. Вечером приехал Вахид, привез мясо и водку. Приказал Ножи разжечь костёр для мангала и приготовить мясо для шашлыков. Солдатам дали бутылку водки, еду и закрыли в доме, приказав сидеть очень тихо. Чуть позднее на своих «Жигулях» приехал участковый Умар Сатоев. Долго ходил по двору, оценивая кладку, выложенный фундамент, замерял шагами размеры строящегося бассейна – гордость Вахида. Косился на амбарный замок, висящий на двери. После того, как выпили и закусили шашлыком, Вахид, будто между делом, передал капитану конверт с деньгами. Вытирая пот с раскрасневшегося лица, захмелевший Сатоев грозил Вахиду пальцем.

– Я знаю все твои проделки, Вахид, но ты можешь не бояться – пока мы с тобой друзья, тебя никто не тронет. Здесь начальник – я.

Вахид улыбался, подкладывая участковому куски помягче – эта дружба ежемесячно выливалась ему в кругленькую сумму, но иначе было нельзя, игра стоила свеч, участковый действительно закрывал глаза на всё, что делал Вахид. К тому же, благодаря этой дружбе, он знал все, что готовится в местной милиции. Попробовал бы участковый вести себя иначе, его участь уже давно была бы решена. Восток есть Восток, ценность человека и степень почтительности к нему здесь определяются его близостью к власти.

Старик не участвовал в застолье, сидя в уголке, он ворошил угли, переворачивал шашлык, усмехаясь про себя: «Все менты одинаково продажны, что в России, что дома, в Ингушетии».

Проводив изрядно захмелевшего милиционера домой, почти трезвый Вахид подсел к Ножи:

– Ну, рассказывай, старик, как дела. Доволен ли ты жизнью?

Тот смотрел на него равнодушными глазами:

– Хорошая жизнь, хозяин. Курить есть, чай есть, лучше, чем в зоне.

Вахид удовлетворённо кивал головой, потом пьяно икнул:

– Смотри, старик, за этих пацанов ты головой отвечаешь, если они сбегут, нам обоим крышка. Старик хмыкнул:

– А куда они сбегут? Опять в Чечню что ли, так до первого поста, а потом секир-башка.

Вахид удовлетворённо кивнул и, пьяно покачиваясь, пошёл к своей машине.

Через несколько минут взревел двигатель, и он уехал.

Старик лежал на своём топчане, ему не спалось, почему-то вспоминался родительский дом. Небритый, весь в пыли отец, приехавший с поля и подкидывающий его к потолку дома. Ножи вспоминаются мамины руки, вытирающие его слёзы, когда их рыжий пёс Бек приполз домой с выпущенными кишками, кто-то из соседей ударил его вилами. Мама тогда плакала вместе с ним и говорила:

– Тамерлан, ты же – мужчина, ты – чеченец, не смей плакать.

Ножи лежит молча, закрыв глаза, и по его щеке катится слеза. Звенят цикады, головы дурманит запах сирени. Солдаты выпили бутылку водки, хмель не берёт. Они лежат молча, в темноте тлеют огоньки сигарет. Обо всём уже переговорено много дней назад. Кажется, что время остановилось, у них осталось только прошлое, нет настоящего и не будет будущего. Бежать бесполезно, у этих тварей всё схвачено, их будут ловить местные жители и милиция. Если даже не убьют сразу и удастся добраться до России, Валерку ждет трибунал за самовольное оставление части, Алексея ждет Чечня, опять война, вши, кровь, грязь. Очень хочется оказаться дома, но еще больше хочется жить.

Утром Ножи был мрачнее обычного, он яростно месил лопатой раствор, ворча и матерясь на солдат. Старик ругал их за неповоротливость, неумение работать, за молодость и за желание жить. Два дня он не ходил в магазин, по вечерам закрывал солдат под замок и долго сидел у тлеющего костерка, молча куря и глядя на угасающие угли.

Через несколько дней старик опять пошёл к магазину. Женщина ожидала его у крыльца. Не обращая на неё никакого внимания, он купил сигареты, спустился с крыльца и присел на корточки в зарослях сирени, зная, что она смотрит ему в спину. Некоторое время спустя, забелело её платье, и прерывисто дыша, она остановилась рядом. Старик молча курил, медленно и нехотя выпуская дым. Казалось, что мысли его, подобно сигаретному дыму, улетают куда-то далеко от этого места.

– Письмо давай, – сказал он хрипло. Женщина торопливо достала из выреза платья в несколько раз сложенный лист бумаги. Ножи небрежно сунул его в карман рубашки.

– Ответ не жди, уезжай отсюда, сегодня, – сказал он.

У женщины на глазах заблестели слёзы; опережая дальнейшие вопросы, он повернулся спиной и пошёл прочь.