Ты можешь изменить мир. Как 57 подростков боролись за свои идеалы – и победили

Чтобы избавить учеников от стресса, я бы избавился от тестов и тревожности, которая сопутствует им. В тестах ты только и думаешь о том, что если сделаешь определенное количество ошибок, то придется все пересдавать. Это сидит у тебя в голове, когда ты решаешь следующий тест, и мешает получить заслуженную отметку.

В начальной школе я не знал, что могу чем-то поделиться. Я предпочитал работать самостоятельно, так как не видел смысла в групповой работе. А теперь я понимаю, зачем объединяться в группы, потому что у меня есть друзья. Я уверен, что меня будут слушать и я могу внести свой вклад, поэтому делюсь идеями, которые способны что-то изменить.

Большинство людей считают, что стремление изменить жизнь – глупое. Они не понимают, что, если все будет по-другому, это может кого-то вдохновить. Школа предназначена для экстравертов, но больше всего в помощи нуждаются интроверты. Для нас там ничего нет. Поскольку все крутится вокруг социализации, общения и веселья. Я горжусь тем, что интроверт. Я знаю: даже если ты не социализируешься, ты можешь быть хорошим человеком. Ты можешь учиться. Можешь найти друзей. Ты можешь делать все так, как тебе удобно. И можешь стать причиной перемен.

КОРИ

«Я ГОРЖУСЬ ТЕМ, ЧТО ИНТРОВЕРТ. Я ЗНАЮ: ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ НЕ СОЦИАЛИЗИРУЕШЬСЯ, ТЫ МОЖЕШЬ БЫТЬ ХОРОШИМ ЧЕЛОВЕКОМ. ТЫ МОЖЕШЬ УЧИТЬСЯ. МОЖЕШЬ НАЙТИ ДРУЗЕЙ».

Нина, 22 года, Шеффилд, Англия

«Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать. Я страдала от анорексии, но даже в самые безнадежные времена чувствовала, что ее любовь живет где-то глубоко внутри меня».

НИНА

22 ГОДА, ШЕФФИЛД, АНГЛИЯ

МАМА НИКОГДА НЕ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ МНЕ ПРИЧИНЯЛИ БОЛЬ, ПОЭТОМУ ОНА ОГРАДИЛА МЕНЯ ОТ ВСЕГО, ЧТО ПРОИСХОДИЛО С НЕЙ, ПОКА ОНА БОРОЛАСЬ С РАКОМ.

Я не навещала ее в больнице, потому что была в стадии отрицания, а она не настаивала. Я узнала, что она умирает, за четыре дня до ее смерти. Мне было всего четырнадцать.

Многие из нас воспитаны с убеждением, будто дети уязвимы и хрупки, а взрослые знают лучше. Но правда в том, что дети знают и понимают намного больше, чем допускают окружающие, и детская ранимость навсегда остается в наших сердцах, будь нам 8 или 80 лет.

Оглядываясь назад, я понимаю, что во время маминой болезни я была полна отрицания и подавляла эмоции, что выплескивалось в гнев и саморазрушение. Помню, как однажды мама вернулась из больницы домой. Она выглядела по-настоящему нездоровой. Видеть это было тяжело, и я не понимала, как побороть все противоречивые эмоции, которые во мне вызывала ее болезнь. Помню, что накричала на нее из-за какой-то пижамы. На самом деле, конечно, все было не из-за пижамы.

Она сказала мне: «Я знаю, что ты сердишься». Я сказала, что нет, но знала, что она права. Думая об этом сейчас, понимаю: я страшно переживала, что произойдет со мной в эмоциональном и жизненном плане, если мой лучший друг и та, кто значит для меня весь мир, умрет. Я пыталась отрицать даже вероятность этого.

В последний раз, когда я видела маму, она корчилась от боли. На следующий день она умерла, а три недели спустя я попала в приемную семью.

Анорексия началась у меня еще во время болезни мамы, когда мне было около двенадцати лет. Ограничивая себя в еде, я получала ложное чувство контроля над маминой болезнью. После нескольких лет борьбы с собственной болезнью я твердо стояла на пути исцеления, хотя, к сожалению, в шестнадцать лет у меня случился рецидив и я попала в больницу.

Теперь мне ясно, что моя анорексия никогда не была связана с едой. Это был симптом депрессии, а еда стала инструментом, с помощью которого я старалась вернуть себе чувство контроля над происходящим в жизни. Для меня анорексия оказалась эмоциональной болезнью.

В больнице я начала справляться со своей болезнью так хорошо, что меня отпустили на двухнедельный буддийский ретрит. Пока я была там, на меня снизошло озарение и я поняла, что хочу поправиться, чтобы выписаться из больницы. Я осознала, что ограничения в еде не помогут мне почувствовать себя лучше, а вот лечение и перестройка жизни – да. Когда я вернулась из больницы, то освободилась и спустя три недели начала посещать колледж.

Такая сильная травма в юном возрасте вытащила бы меня из любого пузыря комфорта, в каком я могла оказаться. Это открыло мне глаза на то, что, каким бы красивым ни был мир, в нем очень много боли и борьбы. Поэтому надо усердно работать, чтобы помочь другим. Я научилась принимать все близко к сердцу, потому что знаю: что угодно может оказать влияние на кого угодно. Откуда бы мы ни были, мы обязаны заботиться друг о друге, даже когда чужая боль не касается нас лично.