Ты не сбежишь

Он надевает на меня студийные наушники, погружая в полнейшую тишину, а сам становится напротив за полупрозрачной ширмой и снова берёт гитару.

В наушниках появляется звук. Мелодичный перелив, но ритма определённого нет, он будто плавает. Влад ждёт основной мотив от меня. Я смотрю на текст. Он на английском, но это не препятствие, мне понятно, о чём он. О страхе. Не моём – его. Не открыто, конечно, но я понимаю.

Прикасаюсь пальцем к листку, кажется, будто тот вот-вот ударит током. Но бумага спокойная и даже какая-то тёплая. И я пробую. Просто извлекаю звук из своего горла. Я знаю, что моему голосу далеко до Влада, но я говорю, пока он слушает меня. Так, как он готов слушать.

Он ловит мотив, подстраивается. Я тоже прислушиваюсь к нему. Это срабатывает: песня рождается. Я чувствую, когда нужно сделать паузу, а когда взять чуть выше. Гитара начинает звучать тише, когда я приглушаю голос, даёт ритм громче, когда усиливаю.

А потом он перекидывает ремень гитары через голову и подходит сзади. Продолжает играть. Я не вижу, но слышу в наушниках. И скорее догадываюсь, чем слышу, что он тоже начинает петь, потому что он стоит за спиной. В голос со мной, но тише, будто на фоне. А потом я понимаю, что музыки в наушниках больше нет. Вместо этого я чувствую, как он ведёт кончиками пальцев от моих запястий по рукам до плеч. Едва касаясь, почти неощутимо. Кажется, будто все волоски на коже встают дыбом, а брать дыхание для песни становится тяжело. Соски напрягаются так, что становится больно. И Влад это видит – он смотрит.

Голова начинает кружиться, кажется, колени вот-вот подогнуться, и я рухну на пол. Прямо к его ногам. Я будто в ожидании: столкнёт ли меня Миксаев в пропасть или нет. Одно его движение. Ну что ж, проверим, есть ли у меня крылья.

Влад снимает с меня наушники, и я поворачиваюсь к нему. В тёмных глазах пропасть, таящая опасности. Но он держит руки по швам, будто боится пошевелиться. Кулаки сжаты, челюсть напряжена, во взгляде голод. Я вижу, как тяжело вздымается его грудь.

Он обещал, что не тронет. И он не сделает этого. Влад хозяин своего слова. А вот я?..

«Придёшь, потому что хочешь…»

Не могу. Я не готова вот так всё забыть. Просто не могу.

«Растекаюсь в твоих венах словно нейротоксин…»

Отравил мою кровь, мою жизнь, мои мысли. Заставил, сломал, разбил и разбросал осколки. Чего же ты теперь хочешь?

Я нахожу в себе силы, но в глаза ему больше смотреть не могу. Смыкаю веки и качаю головой. Прими моё «нет», Влад. Прими хотя бы раз.

И он принимает. Делает шаг назад, выпуская. Я вдруг остро ощущаю свою наготу. Отступаю, понимая, что он может в любой момент слететь с катушек. Подбираю с пола футболку и ботинки и ухожу.

Мне нужно бежать, пока я сама не прыгнула в эту пропасть, наплевав на крылья.

___________________________

//*Стойка-паук – специальная резиновая подставка для исключения попаданий каких-либо вибраций на корпус микрофона.

**Поп-фильтр

– перегородка между микрофоном и исполнителем для защиты мембраны микрофона от ударов при резком выдыхании воздуха.

Глава 51.

Ни выйти навстречу, когда я, одевшись, спускаюсь из квартиры, ни как-то задержать, Влад меня не пытается, и я ему за это благодарна. В голове туман, в душе буря. Понимаю, что если сейчас не сбегу, наделаю глупостей. А мне нужно подумать. Нужно хотя бы осознать и свыкнуться с тем, что нет больше той Леры, а есть другая. Которой Влад Миксаев сжёг все понятия о правильной жизни, которую вытряхнул из привычного уклада и заставил увидеть собственную жизнь со стороны. Эта новая Лера хочет обратно. К нему. Она отчаянно желает ощутить на себе его руки, почувствовать его хватку в волосах, жёсткость губ на своих. Она хочет принадлежать ему, хочет его всего. Но нужна ли она ему? Не на ночь, а вообще?

Сдаю назад и быстро разворачиваюсь. Выезжаю на трассу и давлю педаль в пол. Улицы пустынны в сером рассвете, машин почти нет. Дорога расплывается от слёз. Как мне сделать так, чтобы сейчас не развернуть машину на сто восемьдесят градусов?

Сжимаю руль до хруста в пальцах. Въезжаю в пустынный парк, блокирую двери и сворачиваюсь пополам, упёршись лбом в руль. Кричу так громко, как могу. Никто всё равно не слышит. До боли в горле, до севших связок.

Чёрт возьми, Миксаев, что же ты наделал? Поимел бы вчера вечером и вышвырнул. Я бы пережила. А что делать теперь? Зачем ты снял маску, зачем? Или не снял, а продолжаешь играть? Но ТАК это делать невозможно.

Не знаю, сколько я так сижу. Часа два, не меньше. Выравниваю дыхание, причёсываю мысли. Кое-как привожу опухшее лицо в порядок. Надо успеть приехать к Карташовой до того, как её мать вернётся со смены.