Ты у него одна

– Ничего! – огрызнулась Эмма, поправляя блузку под пиджаком, задравшуюся почти до груди. – Не хватай! Не твое! Иди вон к англичанке своей и служи ей… шестерка!

Удивительно, но он не оскорбился. Она бы даже могла поспорить, что ее ругань его развеселила. Данила сцепил руки перед собой и довольно заухмылялся.

– Чего лыбишься, как… как идиот?! – снова окрысилась она на него, заметив что нижняя пуговица на блузке оторвалась и предпоследняя также держится на одной нитке. – Оденься тут прилично с такими дикарями! Все испоганит, все изорвет, изомнет. Дикарь, одно слово – дикарь.

Пока она бубнила себе все это под нос, Данила продолжал ухмыляться. Поди пойми, что его так радует. Эмму это откровенно раздражало.

Что смешного, интересно, он в ней нашел? То, что растрепал ее, словно куклу тряпичную? Она-то, дура, собиралась с утра до самого обеда: на глаза компрессы из цветков ромашки, чтобы не были припухшими и покрасневшими, на лицо слой грима, чтобы щеки не казались синеватыми, на губы помаду оттенком посочнее. Костюм выбрала с легким пиджаком в мелкую стильную клетку, с короткой юбкой. Блузку поярче, не отдавая себе отчета, что цвет в точности повторяет оттенок вчерашнего кожаного наряда Ланы. Может, это-то его так и возбуждает? Может, оттого и глумится над ней, решив что она все это для него затеяла?

«А для кого же?» – кольнуло тут же в сердце, и Эмма печально вздохнула, пробормотав вслух почти миролюбиво:

– Мне его нужно увидеть.

– Кого? А? Кого мы желаем увидеть?

– Дядю Гену, – не приняла она подачу и ответила честно, без окусываний. – Пожалуйста, Данила! Мне нужно кое о чем его спросить.

– А я не подойду? – Он не сдвигался с места, преграждая ей путь из полутемного закутка под лестницей. – Я у него сейчас почти на правах родственника, так что…

– Нет, не подойдешь. – Эмма весьма грубо прервала его вальяжную манеру разговора и решительно двинулась грудью прямо на него. – Пропусти… хозяин!

Ох, она все сейчас готова была отдать, лишь бы он порывисто прижал ее к себе и начал шептать что-нибудь на ухо. Что-нибудь сладостно-упоительное, то, от чего раньше у нее совершенно не кружилась голова и постоянно хотелось заткнуть уши.

Но он этого не сделал. Отступил в сторону, так и не разжав рук и не прекратив ухмыляться, лишь бросил язвительно в спину:

– Ты бы поаккуратнее на поворотах. – Пробираясь мимо него, она сильно ударилась бедром о перила лестницы. – В твоем положении это может быть чревато…

Внутри все оборвалось. Итак… он допускает мысль о ее беременности, но ясно дает ей понять, что его это не колышет никоим образом. Ни тени заботы не было в его словах. Даже тривиального любопытства и то не прозвучало. Ничего, кроме сарказма. Голого, неприкрытого и холодного сарказма.

Ну и пусть, решила она и побежала вверх по лестнице.

Там, и только там ранее находились апартаменты «дяди Гены». Там дислоцировалась его штаб-квартира, его ставка, его вертеп. Прежняя жена Лариса не жаловала посетителей, сетуя на отсутствие у супруга времени на семью. Но теперешнюю это, очевидно, не так уж беспокоило. Во всяком случае, поднявшись, Эмма обнаружила толпу мужчин перед личным кабинетом «дяди Гены» и совершенно довольную жизнью супругу, порхавшую там в ночном пеньюаре.

Кивком головы поприветствовав присутствующих, среди которых попадались знакомые лица, Эмма решительно двинулась к дверям кабинета.

– Геша занят! – нараспев произнесла супруга, очевидно, исполняющая роль секретаря (это в пеньюаре-то!).

– Плевать, – еле слышно отрезала Эмма и, ворвавшись в обитель «дяди Гены», заперла за собой дверь на ключ, предусмотрительно кем-то оставленный в зеве замка. – Добрый день, дядя Гена!

Лицо ее озарила почти счастливая улыбка, тогда как глаза пытливо изучали обстановку.

Папа и дочка сидели рядышком на низкой оттоманке и в тот момент, когда она вошла, доверительно о чем-то шептались. При ее появлении разговор был скомкан, что не могло не отразиться на холеной физиономии Ланы. Она невыносимо высоко вздернула тонкие бровки и капризно выпятила губы.

– Добрый, Эммочка, добрый. – Дядя Гена был опытным политиком и понимал: раз девочка сама к нему пожаловала без капризов и лишних уговоров, значит, на то есть причины, и, видимо, весьма и весьма веские. А дочка со своими вечным нытьем «люблю-хочу-пойду замуж» может и переждать часок-другой. – Входи, входи. Ланочка, детка, позови сюда моего помощника и накрывайте к обеду, я недолго.

Ланочка ушла, весьма внушительно шарахнув напоследок дверью. Та саданулась о притолоку, открылась, закрылась и, снова открывшись, беззвучно закачалась на бронзовых петлях.

– Присаживайся. – Он похлопал ладонью по тому месту, где только что сидела его дочь, и устало потер глаза. – Ох уж эти дети! То одно, то другое. И чем взрослее они, тем глобальнее их проблемы.

– Да уж… – меланхолично поддержала она разговор, осторожно усаживаясь рядышком с «дядей Геной».

– Тебе не понять, милая. Когда-то ты еще это поймешь. Или… Или вчерашнее твое заявление не было блефом? Ну, признайся старику, не красней! Данилку хотела позлить и дочку мою подразнить? А? Угадал?