Ты у него одна

Господи, ну почему всякий раз, когда он появляется дома, она ухитряется выглядеть таким чучелом?! В прошлый раз только-только из-под грозового шквала вынырнула с мокрыми, прилипшими к лицу волосами, в мокрой одежде, с измученным серым лицом. Сейчас хоть и не из-под ливня, но видец еще тот. Пряди волос в беспорядке рассыпаны по плечам, потому как не успела даже причесаться. Махровый халат весь измят, потому что спала в нем, а утром снять желания не было. Глаза наверняка после приступа тошноты опухшие и покрасневшие. В довершение ко всему изо рта разит кислятиной, а посему приближаться к экс-супругу ближе чем на полтора метра нельзя.

А приблизиться ей ох как хотелось! Приблизиться, уронить ему голову на грудь, пожаловаться, похныкать. А то и просто постоять и послушать, как он дышит, как стучит его сердце, и знать, что это сердце стучит исключительно для тебя.

– Что с тобой, Эмма? – Он сам подошел к ней и остановился совсем близко.

– А что со мной? – вопросом на вопрос ответила она, старательно дыша в сторону.

– Когда я пришел, тебя рвало в туалете.

Он еще плотнее пододвинулся, и она почувствовала на своей шее его горячее шумное дыхание. По спине сразу же побежали мурашки, а глаза отчего-то моментально зажгло и защипало от просившихся наружу слез.

«Только не вздумай реветь, дура! – попыталась она урезонить себя. – И так на чучело похожа, еще сопли пузырем давай распусти. То-то он порадуется…»

– Эй, – прозвучал его голос у самого ее уха. – Посмотри на меня.

– Я… я не могу… – жалко выдавила она через силу и закусила губу.

– Почему?

– Я… некрасивая. Я… – Слезы предательски закапали из глаз прямо на босые ступни ног, неприятно холодя и обжигая одновременно. – Я еще не умывалась…

– О-ох, боже ты мой, какая же ты все-таки у меня дура, Эмка!

Он не обнял ее – нет. Он сграбастал ее, как-то обхватив всю разом, накрыв ее собою с головой. Прижал ее с силой и принялся легонько покачивать. Трогал ее спутанные волосы руками, и покачивал, и что-то шептал при этом неразборчиво.

Эмма уткнулась ему носом в подмышку и хлюпала там и хлюпала, слизывая кончиком языка слезы и мысленно проклиная себя на чем свет стоит. Вдыхала его запах, роднее которого, оказывается, нет на свете, и проклинала себя всякими разными словами.

Данила… Милый, родной, единственный… Именно единственный, потому как никто и никогда не был ей ближе и роднее, чем он. Все, что происходит страшного и непонятного сейчас вокруг нее, не должно иметь для нее никакого значения, а… леший с этим со всем. Пусть все катится в тартарары. Хотела сегодня разыскать родителей погибшей Аленки, кинуться на поиски женщины и ребенка, что раскатывают по городу на ее «Форде»? Ничего не выйдет! Никуда она не выйдет из дома. Никуда. Потому что ее муж, кажется, вернулся. И вполне возможно, что все у них будет хорошо. И дом, и семья и… кажется, ребенок тоже будет. И зачат он был в ту самую грозовую ночь, когда она по глупости едва не лишила себя жизни, совсем не подозревая, что через несколько часов новая жизнь зародится в ней самой…

– Не плачь, – попросил он ее и, обхватив ее голову руками, попытался посмотреть ей в лицо. – Ну что ты?! Эмма! Ну не плачь! Я не могу, когда ты плачешь, слышишь! Когда ты надменная, гордая, сильная, мне тоже тяжело и больно, но все же не так, как когда ты такая…

– Ка-ка-яяаа? – проквакала Эмма и от того, насколько это у нее неприглядно вышло, заплакала пуще прежнего.

– Эммочка, детка, ну будет тебе! Будет! – Данила подхватил ее на руки и еще крепче прижал к себе. – Прекрати плакать. Лицо сейчас распухнет. Глаза покраснеют. Будешь похожа на Деда Мороза. А ты так любишь быть красивой.

– А ты не любишь?! – пискнула она и попыталась угомониться.

– Я? Мне ты дорога любая. Ну хватит… Хватит, дуреха.

Он сел вместе с ней на диван и затих. Просто обнимал и не говорил ни слова. Мало-помалу Эмма начала успокаиваться. Слезы высохли, хотя рыдания еще корябали горло и в носу жутко свербило. Она выпростала свою всклокоченную голову у него из-под руки и постаралась придать своим волосам хоть какое-то подобие прически.

– Не смотри на меня, – пробормотала она, увидев, с каким вниманием он наблюдает за ее манипуляциями. – Я…

– Слушай… – Ей показалось, что он вспылил, настолько строгой была интонация. – Ты давай прекращай отдавать мне приказания. Я не буду по жизни твоим слугой. Не был и не буду. И если ты хочешь…

– Хочу. – Эмма во все глаза смотрела на Данилу и не могла понять, как это ей удавалось не любить его все эти пять лет. Его губы, подбородок, волосы, глаза. – Я все хочу только с тобой… Чтобы ты был рядом. Я хочу этого, Данила! Очень хочу!

– Только не реви снова! – прикрикнул он на нее, заметив, как глаза ее снова наполняются слезами. Он помолчал, все время поглаживая ее мокрые щеки, потом как-то странно глядя на нее, спросил: – Это правда?

– Что?

– То, что ты только что сказала? Ну… про то, что ты хочешь быть со мной? Ты это серьезно?