Тыл-фронт

— Я адвокат, принц! — объявил третий собеседник, в котором майор узнал генерала Икеда. — Могу заверить, что юридические прогнозы очень благоприятны. Пройдет немного времени, и Япония снова займет свое место в мире, а США будут нашим союзником. Притом мы не будем упрашивать Пентагон, он сам будет стремиться к этому. Затем мы восстановим свою армию…

— Но червь демократии подтачивает основы империи! — воскликнул Такеда.

— Для демократии Макартур освободил тюрьму Сугамо, — игриво отозвался Икеда. — Но к старому, конечно, возврата нет, хотя император по-прежнему является символом государства и единства японского народа. Запрещение Макартуром забастовок, коллективных договоров с правительством, привлечение к власти лидеров политики императора. Будущее, принц зависит от Японии: по какому пути и с кем она пойдет.

— И все же пока существует Россия… — снова послышался голос Такеда.

— С Россией мы не связаны никакими формальностями! — резко прервал его Умедзу. — С ней у нас нет договора о мире, и неизвестно будет ли!

Заслышав у дверей шаги, майор Танака быстро встал. В зал выглянул Умедзу. Он был в модной европейской пижаме, на ногах мягкие комнатные туфли. Но даже это облачение не скрывало его военной выправки. Умедзу держался слишком прямо, по-строевому.

— Прошу! — пригласил он майора, окинув его быстрым взглядом. — Вы от полковника Свенсона?

— Так точно! — сделал Танака низкий поклон, так как был в штатском платье.

Умедзу выслушал майора совершенно спокойно. На его лице блуждала презрительная улыбка.

— Передайте полковнику мою признательность! — слегка кивнул он головой. — Но предупреждение излишне, по-моему? — переглянулся он с генералом. Икеда.

— Его величество выражал свое глубокое соболезнование, — вмешался в разговор Танака. — Но он не имеет возможности…

— Тронут вниманием его величества и… готов снова служить ему! — прервал принца генерал Умедзу, беря со стола папироску.

7

Еще вчера сплошь забитый шугой Амур недовольно ершился, сонно урчал, ворочался, словно вытаптывая ложе для зимней спячки. А сегодня затих! Улегся ледяными торосами. Казалось, даже воздух над ним стал неподвижен и молчалив. Рощин стоял на берегу и любовался причудливо застывшей ширью реки. Любил он Амур. Храня в себе исконную вольность и исполинскую силу, он то стремителен и своенравен, как былинный богатырь, то раздолен и плавен, как русская песня, то могуче-медлителен, как сказочный витязь. И нет в нем зла! В бурный весенний паводок не дробит он в ярости свои ледяные оковы, а глубоко вздохнет, могуче расправит грудь и, забавляючись, свалит их в океан. В летнюю пору раздастся вширь, взбугрится, взбурлит в своем неутомимом движении. Серебристый в вёдро, серый в хмурь, свинцовый в бурю, он словно бы радуется, печалится и негодует вместе с заселившими его берега непокорными людьми.

«Недельки две войскам придется ожидать, пока угомонится совсем, — думал Рощин, с мальчишеским озорством ощупывая ногой молодой шероховатый лед и медленно продвигаясь вперед. Лед потрескивал, прогибался. — На это время можно было в Харбин махнуть, если бы ходил какой транспорт… Интересно, как Варенька встретила мое мудро-любовное послание?.. Врагу под пыткой скажешь: „Ненавижу“, сказать люблю, не хватает пороху!.. Долго еще мне здесь околачиваться? Субъективные обстоятельства!»

Утром комендант передал Рощину распоряжение штаба армии оставаться в Сахаляне до особого распоряжения. Оно озадачило Рощина по двум причинам: во-первых, было подписано адъютантом командарма, во-вторых, оно гласило: «До выяснения субъективных обстоятельств оставаться в Сахаляне». Майор несколько раз перечитал эту головоломку, но так ничего и не понял. Чертыхнувшись, и, отдав должное Юрочке, Рощин вторые сутки попросту бездельничал: просиживал часами в кабинете коменданта, выслушивал претензии и жалобы военнослужащих и местного населения, играл с офицерами «замороженных» частей (которые не успели переправиться до ледостава через Амур) в карты, бесцельно блуждал по городу и даже «разоблачил» на базаре китайца-фокусника, назвав его манипуляции грубой работой.

Сегодня с утра решил предпринять попытку перебраться по льду на ту сторону. Но лед прогибался, трещал. «Интересно, достану я здесь дно?..» Если лед начнет проламываться, нужно быстро лечь на живот и осторожно ползти, — машинально вспомнил он одну из армейских истин.

— Товарищ майор!

От неожиданности и этого голоса Рощин вздрогнул и остановился. Лед предательски затрещал. Майор быстро попятился назад, трещина и змейка воды гнались за ним. Заметив смерзшиеся глыбы, Рощин ступил на них и облегченно вздохнул.

На берегу стоял Федорчук. Он осуждающе качал головой и широко усмехался.

— Топыться задумалы! — выкрикнул он.

Чувствуя смутную тревогу, Рощин молча направился к берегу. Ноги стали тяжелыми, движения неуклюжими. Махнув на все рукой, направился напрямик. Лед проломился, с берега донесся испуганный крик. Голос огнем полоснул Рощина.