Тыл-фронт

«Здравствуйте, Варенька! — писал Рощин. — В Харбин попасть я не смогу. Варенька, вам нельзя оставаться в том болоте, в котором вы сейчас. Я знаю, то, что вы не поймете сознанием, подскажет вам ваше чистое сердце. Вы немножко заглянули в нашу простую и прекрасную жизнь: без светских условностей, без лоска и мишуры. Ее нельзя вместить ни в вашем особняке, ни в том Харбине, в котором вы жили до сих пор. Но я верю, что он будет другим. И мне хочется, чтобы вы нашли в нем место настоящего человека. Я полюбил вас, Варенька, и искренне желаю вам счастья!

Возможно мои советы вызовут улыбку, но они искренни.

На прощанье прошу, Варенька, возвратить мне мой поцелуй. Будьте счастливы!

Ваш сударь Анатолий Рощин».

— Как он мог так! — воскликнула Варенька и бурно расплакалась.

— От тоби на! Раскисла дивчина! — недовольно заметил Федорчук. — Он живой, не умер! Знав бы, так и не заносил письмо.

* * *

Зина проснулась поздно и долго лежала в постели. Все это время она смутно чего-то ждала, на что-то надеялась. И хотя с некоторой досадой уверяла себя, что чудес не бывает, ничто уже не в состоянии изменить прошлого, она не могла убить в себе раздражавших даже ее надежд. Жди! Вот войдет отец и с чуть заметной иронией взрослого ребенку скажет: — «Жив твой поручик!» И каждый раз, заслышав его веселый голос, быстрые шаги, Зина внутренне напрягалась и вздрагивала. Уже несколько раз она собиралась уехать то домой, то в госпиталь, но все чего-то выжидала, чем приводила в уныние Георгия Владимировича. «Так же нельзя! — убеждала себя Зина. — Я сама плету паутинки надежды, сама в них верю, сама их рву…»

Решив, не сегодня-завтра уехать в свой госпиталь, Зина неохотно встала, вяло оделась. Подумав, тут же сменила платье на военную форму. «Любит ее Анатолий? — подумала она, натолкнувшись взглядом на Варенькину фотографию. — Или так же, как когда-то казалось и мне? Он просто ко всем одинаков и… безразличен! А Валя?.. Ты ничего не знаешь о Вале! Пять лет скитаний в сопках, она постоянно с ним… Зачем я обещала ей ехать в какой-то Сахалян? Право же смешно!» — подумала Зина о вчерашнем разговоре с Варенькой.

Вечером, после ухода Федорчука, с Варенькой приключился приступ истерики. Она смеялась, рыдала, умоляла Зину помочь найти Рощина, чтобы лишь только поговорить с ним. Он не может ее так жестоко обидеть. Наблюдать было мучительно, и в каком-то почти тоже полуистерическом состоянии Зина обещала поговорить с отцом о поездке в Сахалян…

Георгий Владимирович появился только перед обедом в превосходном настроении.

— Отбой, сорванец! — выкрикнул он еще с порога. — Нам с тобой приказано отвести свои войска за Амур! Знаешь, где теперь будет жить наша Евгения Павловна? На две тысячи километров ближе к Москве. — Опять хандришь?

— Папа! — не замечая недовольства отца, заговорила Зина. — Варенька Карцева… Девушка, которую поранили, хочет поехать в Сахалян к майору Рощину. А возможно, и в Советский Союз… Ей нужно помочь! — упавшим голосом объявила Зина. — Я тоже хочу с ней поехать.

— В свое время жены декабристов скакали в Сибирь на перекладных. Это было похвально.

— Папа, я не шучу.

— О-о, праведный! — пряча обиду на дочь, выдохнул Георгий Владимирович. — Во-первых, поездки в пределах Маньчжурии разрешают местные власти, а не командующие армиями, вопросами оптации ведает Харбинское консульство. Во-вторых, ты никуда не поедешь!

Я прошу это, папа, не для себя и не для нее, а ради человека, который… мне не безразличен, — прошептала Зина. — Если я этого не сделаю, я никогда не смогу честно смотреть ему в глаза. Между нами навсегда станет укор этой девушки. Помоги, папа! — почти простонала она. — Я могу не ехать. И даже незачем мне ехать. Он должен сам встретиться с ней…

Савельев хмуро заходил по комнате.

— Ну хорошо, — после долгого молчания отрывисто бросил он. — Пока я тебе ничего не обещаю. Отвечу завтра.

— Но я хочу сегодня или завтра лететь в Хабаровск, папа, — пояснила Зина.

— Это хорошо! Запиши все и положи на стол адъютанту.

— Но, папа.

— Зина! — уже недовольно прервал Георгий Владимирович. — И при тебе и без тебя я сделаю все зависящее от меня в равной степени.

— Хорошо, папа… Может быть, тогда ты разрешишь с Варенькой поехать старшине, который служил у Анатолия, а сейчас должен демобилизоваться, — Федорчуку?