Тысяча акров

Цикута относилась к тому же семейству, что морковь и петрушка. «Ее корни, – прочитала я в книге, – часто путают с пастернаком, что приводит к смертельным исходам. Попадание в кормовую базу влечет за собой падеж скота». Я посмотрела на картинку. Нарисованное там растение казалось знакомым. Я еще раз внимательно перечитала описание, запомнив, что растет цикута в заболоченных районах. Поставила книгу на место и поехала домой. Теперь-то я понимала, что стояло за словом «предумышленное» – неторопливое смакование каждого шага, тщательная подготовка каждой детали, вдумчивое планирование смерти, выверенная маскировка злой воли под трагическую случайность. Наибольшее удовольствие мне доставляла абсолютная секретность мероприятия, будто всю свою жизнь я только и делала, что готовилась к нему.

Две недели (что не так уж и много, учитывая необходимость поддерживать идеальный порядок и чистоту) я потратила на то, чтобы научиться различать представителей семейства зонтичных и объехать все близлежащие болотистые низины в поисках единственного нужного. У карьера цикуты не оказалось, как и в сырой канаве у южной окраины фермы Гарольда Кларка. Угол Мэла давно был осушен. Однажды, когда я ехала по шоссе, меня что-то словно подтолкнуло остановиться у того места, где река Зебулон разливалась и заболачивалась и где весной я смотрела на пеликанов и верила, что их возвращение служит добрым предзнаменованием. Я надела желтые резиновые перчатки и выдернула высокий прямой стебель с красноватым налетом, белыми цветами и острыми зазубренными листьями. Корень издавал приятный сладковатый запах, отдаленно напоминающий морковь.

Капуста в огороде у Роуз уже налилась. Я срезала два кочана, когда ни Роуз, ни девочек не было дома. Разморозила в микроволновке свиную печень и корейку, достала купленную заранее в супермаркете оболочку для домашних сосисок. Привычная кухонная рутина теперь обрела особый смысл. Мелко нашинковала на бумажке корень цикуты (я решила использовать его весь, а стебель и листья оставила у реки). Тщательно вымыла нож и вилку, которой придерживала корень, и долго спускала воду в раковине, чтобы смыть ядовитый сок в отстойник. Сомневаюсь, что кому-нибудь придет в голову раскапывать сток, чтобы искать там следы яда. Затем смешала с фаршем нарубленный корень, добавила острый и душистый перец, чеснок, лук, тмин, паприку, корицу, гвоздику и побольше соли, заполнила фаршем оболочки и завязала. Сосиски получились толщиной с большой палец, ровные, аккуратные, смертоносные. Тщательно вымыла мясорубку и колбасный шприц. Разложила по банкам сосиски и шинкованную капусту. Залила рассолом. Чем-то все это напоминало приготовление пирога на день рождения. Пока готовишь, все время думаешь об имениннике. Так и я непрерывно думала о Роуз.

Изящество и простота задумки вызывали у меня гордость и доставляли истинное удовольствие. Джесс даже не притронется к ливерной колбасе с квашеной капустой, так же как и девочки, которых начнет воротить от только одного запаха. Даже для Тая, который с аппетитом наворачивал оленину, крольчатину и лютефиск[4], это блюдо слишком «ароматное». Его мог выносить только изощренный вкус сестры. Красота плана и состояла в том, что Роуз сама выберет свою смерть.

Бумагу, на которой лежал нарубленный корень цикуты, я сожгла. Стараясь не оставить следов даже для самого дотошного обыска, я сожгла ее дотла, собрала пепел, завернула в другую бумажку, сожгла ее, собрала пепел и сожгла его вместе с листьями и травой в огороде. Стерилизовала все банки в скороварке, чтобы не допустить ботулизма, хотя Роуз и сама прекрасно знала об этой опасности: перед тем, как открыть банку, она наверняка будет прокаливать ее при температуре больше 212 градусов не меньше пятнадцати минут. Привычная кухонная рутина вернула мне утраченное спокойствие. К двум часам я уже все закончила и убрала. В половине шестого я сложила в коробку двенадцать банок и отправилась к сестре. На улице было жарко и пыльно. Когда я пришла, Роуз на кухне жарила бифштексы.

– Смотри, что я принесла. Сюрприз! – воскликнула я.

Она взяла коробку с улыбкой, поставила на стол и стала доставать банки. Персиковый компот. Томатное чатни. Маринованные огурцы. Веточки укропа выглядели совсем как ядовитые. Вытащив банку с капустой и сосисками, она расплылась в улыбке.

– Как мило! Ты что, это все сегодня приготовила?

– Нет, только капусту.

– Думаю, она вся достанется мне. Вряд ли кто-то еще решиться попробовать.

– Точно. Я бы сама такое есть не стала. Фу! Ненавижу квашеную капусту. От нее живот пучит.

– У меня нет. Спасибо.

Она чмокнула меня в щеку. В гостиной я заметила девочек и Джесса, они смотрели вечерние новости. Джесс повернулся, махнул мне и уставился в телевизор. Одна из банок с капустой стояла на самом краю стола, я подвинула ее и опять посмотрела на Джесса. Никакой невыносимой боли – первый раз за столько недель.

Пока я ехала домой, поднялся прохладный бриз. Теперь я была спокойна. И с любопытством смотрела в будущее.

40