Тысяча акров

Но примирения, разумеется, не состоялось. Я поняла, что оно невозможно, взглянув в суде – нет, не на отца – на Кэролайн и Фрэнка. Эти двое выбивались из общей массы и, естественно, притягивали любопытные взгляды. В зале присутствовал Кен Лассаль в плохо сидящем коричневом костюме из местного универмага и еще один похожий на него юрист, только в синем костюме, белой рубашке с коротким рукавом, зеленом галстуке и коричневых полуботинках. Даже Жан Картье выглядел помято по сравнению с Кэролайн и Фрэнком, облаченными в темно-серые костюмы из Миннеаполиса или Нью-Йорка, с винно-красными портфелями в руках и в туфлях за сотню долларов. Волосы у Кэролайн были собраны в гладкий пучок, обнажающий лоб и шею. Она сидела рядом с отцом с видом оскорбленной добродетели и неприкрытого самодовольства, гордая, что взяла на себя защиту несправедливо обиженного. На меня и Роуз даже не смотрела, хотя мы сидели неподалеку, а вот Таю улыбнулась, и он ей улыбнулся в ответ.

Роуз окинула сестру долгим, уверенным оценивающим взглядом. Казалось, Кэролайн его не заметила, но когда Роуз отвернулась, расправила плечи и выпрямилась. Я взглянула на Джесса. Да, Джесс выглядел лучше, чем Фрэнк.

Мы с Роуз всегда гордились тем, как хорошо воспитали младшую сестру, как хорошо заботились о нашей кукле. Наградой нам было знание, что она ведет жизнь, о которой мы могли только мечтать. А то, что она никогда не звонила поболтать и вообще не слишком к нам тянулась, мало нас тревожило, как мало тревожило и то, что она думает о нас и любит ли. Да и мы сами могли ли сказать, что любим ее? Не знаю.

Но сидеть вот так в суде напротив сестры было невыносимо. От ее лощеной внешности, от уверенности, с которой она держалась, от самонадеянных взглядов, которыми обменивалась с Фрэнком, веяло презрением и желанием отобрать у нас то, что ей было совсем не нужно.

Кэролайн держала руку отца у себя на коленях, как дамскую сумочку, а отец смотрел по сторонам пустым взглядом умалишенного, бессмысленно скользя по лицам и предметам, потом задерживался на чем-то и тупо утыкался в одну точку. Когда Кэролайн обращалась к нему или гладила по руке, он ласково улыбался, даже не оборачиваясь к ней. При виде этой улыбки меня пробирала дрожь, а в глазах темнело так же, как тогда в примерочной у Роберты. Возможно, в те забытые ночи, кроме злобы и желания подчинять, мне приходилось терпеть от него еще и такую ласку. Я подвинула стул, чтобы их не видеть.

Жан Картье сказал, что, раз дело слушается судьей, а не жюри присяжных, вряд ли оно затянется до вечера, к тому же случай ясный, особенно после удачно завершенного сбора урожая. Нам никто не помогал, мы закончили вовремя и даже с опережением, за нашу кукурузу давали хорошую цену. Теперь всем ясно, что Тай отличный фермер. Кроме того, он успел сделать взнос на погашение кредита за два дня до положенного срока. Возможно, поэтому Марв Карсон сидел на нашей стороне в самом конце зала. Он был единственным зрителем.

В десять часов Мартин Стэнли, судебный пристав, встал и объявил, что заседание началось, председатель суда – Лиль Оттарсон. Мистер Картье шепнул, что судья из Су-Сити, из фермерской семьи.

– Он в теме, – добавил адвокат.

Первым вызвали отца. Его походка осталась прежней, он шел по залу, большой и сильный, слегка ссутулившись, наклонив голову вперед, как огромный бык, озираясь на присутствующих с такой же бычьей подозрительностью. Кен Лассаль направил его к свидетельской трибуне. Он остановился напротив Моники Дэвис, секретаря, и стоял достаточно долго, чтобы поклясться говорить только правду и ничего, кроме правды. Кен задал первый вопрос: по доброй ли воле он, Лоуренс Кук, сформировал акционерное общество и передал ферму двум своим старшим дочерям, Вирджинии Кук Смит и Роуз Кук Льюис, и их мужьям, Тайлеру Смиту и Питеру Льюису. На что отец ответил:

– Клянусь богом, они с голоду подохнут! Земля таких сволочей кормить не станет. Кэролайн!

– Мистер Кук… – попытался урезонить его Кен.

– Кэролайн!

– Да, папа? – пропела Кэролайн.

– Свидетель, воздержитесь от обращения… – вмешался судья Оттарсон.

– Кэролайн, они сдохнут!

Судья наклонился вперед, стараясь поймать взгляд отца.

– Мистер Кук, пожалуйста, отвечайте на вопросы. Вам нельзя обращаться к миссис Кук. Вы понимаете?

Отец посмотрел на него пустым взглядом и ничего не ответил.

– Продолжайте, мистер Лассаль, – попросил судья.

– Ларри? – Кен подошел почти вплотную к свидетельской трибуне. – Ларри? Ты отписал ферму Джинни и Роуз?

– Я тюрьмы не боюсь! Они хотят упрятать меня за решетку – да плевать я хотел!

– Никого в тюрьму не посадят, Ларри, – успокоил его Кен. – Это совсем другой суд. Мы говорим о ферме. Твоей ферме, созданной твоим отцом и дедом. Мы хотим знать, как ты ей распорядился.

– Я потерял ее. Потерял! Кэролайн, прости меня!

– Мистер Лассаль, – обратился судья, – попробуйте еще раз.

Кен кивнул. Он обратился к отцу более жестким, приказным тоном:

– Ларри! Слушай меня! Что случилось с твоей фермой? Кому ты ее отдал? Подумай и ответь!

– Она мертва! – вдруг закричал отец, вцепившись в ручки кресла.