Тысяча акров

Когда я вернулась, Пэмми гуляла где-то со своим парнем, а Линда спала, выронив учебник по экономике. Я подняла книгу, положила закладку, выключила ночник и поправила одеяло. Убрала волосы, упавшие ей на лицо. Во сне она была очень похожа на молодую Роуз, еще до замужества, наполненную радостным предчувствием жизни, которое так и не сбылось.

Я поставила банки у раковины и заглянула в мусоропровод в полной растерянности, словно в моих руках оказалась опасная взрывчатка. Очень осторожно поддела крышку, в нос ударил кислый запах уксуса. Может, надо было избавиться от банок как-нибудь иначе? Отвезти на свалку? Закопать? Может, зря я сняла крышки? Так бы и хранила, стеклу ведь ничего не будет. Я села и задумалась, но решение не приходило. Тогда я встала и махом вывалила все содержимое банок в мусоропровод, а потом включила воду на полную мощность и пятнадцать минут держала под ней банки. Я надеялась на очистные канализационные сооружения (которые, правда, своими глазами никогда не видела), но чувствовала опасения.

А потом я почувствовала кое-что еще. С моей души будто упал груз, тяжесть которого я, казалось, не ощущала до того момента. Груз ожиданий и предчувствий.

Эпилог

Весной у аукционного дома братьев Бун настали горячие денечки, впрочем, работы у них прибавилось на годы вперед. Они оседлали волны, смывшие нашу ферму, и теперь перекатывались по всему округу, разнося обломки наших жизней. Я не знала, куда смыло наши тарелки, диваны, тракторы, картины и сковородки. Наша тысяча акров, кажется, уплыла к сельскохозяйственной корпорации, которая раньше поглотила земли братьев Стэнли или земли их кузена, давно переехавшего в Чикаго. Большой дом, когда-то заказанный по каталогу и доставленный на поезде, посчитали слишком большим для переноса и просто сравняли с землей. Коттедж Роуз перевезли в Гров-Сити точно так же, как его когда-то привезли из Колумбуса. Наш разобрали, чтобы достроить свиноферму и увеличить поголовье до пяти тысяч. Теперь, если вы встанете на пересечении 686-й и Кэбот-стрит, то не увидите ничего, кроме бескрайних полей. Ни одной живой души, покуда хватает взгляда.

Мы с Кэролайн получили наследство – тридцать четыре тысячи долларов, которые надо было уплатить в качестве налога с продажи. Я слышала, Кэролайн свою половину уже выплатила. Мне в налоговой службе разрешили внести сумму в рассрочку. Приходится работать сверхурочно, чтобы с Пэмми и Линды не взыскивали деньги. Я выплачиваю по двести долларов ежемесячно. «Деньги на скорбь», как я их называю, правда, по чему я скорблю, я до сих пор понимаю не совсем. Но я рада уплатить этот долг. Они посчитали, что я окончательно выплачу свою скорбь через четырнадцать лет. Надеюсь, к тому времени я разберусь, что это. Но как бы там ни было, скорбь – часть моего наследства.

Другая его часть – одиночество. Мужчины, случается, знакомятся со мной в кафе и иногда зовут в кино, но среди них нет ни одного такого же ладного и непостижимого, как Джесс, такого же прямолинейного, доброго и ничего не замечающего, как Тай, такого же переменчивого и истерзанного призраками, как Пит. И такого же, как отец, который таков, каков он есть, ни больше и ни меньше. Мужчины, приглашающие меня на свидания, обыкновенные и чужие, опустошенные собственным одиночеством. Эти двери мне не хочется открывать.

Еще я получила в наследство Пэмми и Линду. Пэмми очень похожа на Роуз, только немного крупнее. В колледже она выбрала музыку. Линда напоминает Пита, только более скептичного и менее страстного. Она изучает коммерческую деятельность, особенно ее интересуют вертикальные продовольственные конгломераты. Может, после окончания ее возьмут в продовольственный концерн. Я рассказываю им иногда – со спокойной рассудительностью – об отце, Роуз, Пите, Кэролайн и даже Джессе. Они понимают, что Роуз не могла оставить им в наследство ничего, кроме собственного взгляд на жизнь. Ее честность зародила в них уверенность, а жизнь научила осторожности. И я верю, что они не забудут эти уроки. Они стали ближе и внимательней друг к другу, чем были в детстве. Я понимаю, что они не слишком полагаются на мое попечение, но хорошо ко мне относятся, и мы неплохо ладим.