Тысяча акров

Она улыбнулась. Я развернулась и взбежала вверх по лестнице. Открыла дверь в отцовскую комнату, которую потом заняла Роуз. Фотографий на стене не было, от них остались только следы на выгоревших обоях. Я открыла шкаф и провела рукой по полке над окном. Так и есть, они там, я знала, что Роуз уберет их сюда. Вернувшись, я бросила снимки на стол перед Кэролайн. Сверху оказался тот, на котором был безымянный младенец в белом чепчике на бледном одеяле.

– Скажи, кто это? – выпалила я.

– Это что, проверка? – фыркнула Кэролайн, перебирая фотографии.

– Просто скажи.

– Ладно. Это, должно быть, Дэвисы. Это бабушка и дедушка Кук, и еще дедушка Кук у трактора. Мама.

– Кто этот ребенок?

– Ты, наверное. Ты же старшая.

– Когда я родилась, у нас не было фотоаппарата.

– Значит, Роуз. Или я. Кто?

– Я не знаю. И Роуз не знала. И ты не знаешь.

– И что?

– И то! Ты никого здесь не знаешь, даже младенца. Это наши предки, но их лица не кажутся знакомыми. Даже у отца. Эти люди могут быть кем угодно!

– Отец кажется мне знакомым, – улыбнулась она.

– Насколько знакомым?

– Он выглядит как отец, вот и все.

– Насколько знакомым?

Она оторвалась от фотографий и посмотрела на меня. Вынула руки из карманов и взяла одну – из тридцатых годов, отцу тогда было около двадцати пяти. Он стоял красивый, но слегла недовольный, будто считал съемку пустой тратой времени.

– Настолько знакомым, насколько должен быть отец, не больше и не меньше, – наконец сказала она.

– Тебе повезло.

– О чем ты?

Я промолчала. Она отложила фотографию отца и взяла ту, с младенцем.

– Тебе не кажется странным, что здесь только одна детская фотография? Я все пересмотрела, других нет, только из школьных времен.

– И что?

– Зачем тебе все эти вещи? Фотографии незнакомцев, тарелки, чашки и блюдца, которые ты не помнишь. Будто хочешь забрать чье-то чужое детство. Ты ничего про это не знаешь!

– То есть я не прошла проверку.

– А что, если я вру? Специально подсовываю тебе вещи Роуз, чтобы забрать себе мамины?

– Я думала об этом, – с раздражением проговорила она. – Зачем ты все портишь?! Почему мы продаем ферму? Вы с Роуз разорили ее! До сих пор не могу смириться. И вот я приехала сюда – а тут опять ты! Хочешь очернить папу, или маму, или дедушку Кука, или еще кого-то. Хочешь измарать мою память о детстве. По лицу твоему вижу! Только и ждешь момент, как и Роуз! Она звонила, но я не слушала! – выкрикнула Кэролайн. Подошла к раковине, повернула кран, но вода не полилась. Постояв, она сказала: – Вчера я говорила Фрэнку: «Они как одержимые. Специально выискивают плохое. Роют и роют – и радуются, если что-то найдется». – Она повернулась ко мне. – Я ничего не выискиваю. Верю в то, что вижу своими глазами. Верю, что люди по природе свей добры, сожалеют о совершенных ошибках и стремятся загладить вину. И папа был таким же! Он знал, что поступил со мной несправедливо, но это не разрушило нашу любовь. Он загладил свою вину. В конце мы очень с ним сблизились.

– Он думал, что тебя убили.

– Только перед самой смертью. До этого он был очень ласковый. Мы много разговаривали. Несчастье смыло все наносное, и я узнала его совсем с другой стороны. Узнала его настоящего.

– Ты сказала, он дурно с тобой поступил. Что это значит?

– Рассердился и лишил фермы. А потом понял, что поступил несправедливо.

Я покачала головой. Она снова вспыхнула.

– Так и знала, что ты мне не поверишь! Ну и не верь, но это правда!

– Кэролайн…

– Даже слушать не хочу! У тебя нет никаких доказательств! Их нет! Ты просто злишься на отца из жадности или ревности! – выкрикнула она и взглянула мне прямо в глаза. – Некоторые люди просто злые!

На секунду мне показалось, что она говорит об отце, но потом до меня дошло, что обо мне. Удивительно, но внутри не поднялась даже обычная неприязнь. Мы оказались за пределами любви и ненависти.

– Ты не знаешь, что… – начала я.

У нее опустились руки. Она стояла, совершенно растерянная. Я могла воспользоваться моментом и рассказать ей все, выплеснуть правду без малейшего сопротивления с ее стороны.

Роуз бы так и сделала.

А я – не смогла.

После секундного замешательства Кэролайн резко развернулась и выбежала из дома, хлопнув дверью.

Я вышла с кухни, чтобы не было соблазна смотреть на нее в окно. В гостиной сердце защемило: там присутствие Роуз ощущалось сильнее всего. Белый диван, лампа, кресло, подборка «Нью-Йоркер» и «Сайентифик Америкэн», самоучитель по нотной грамоте для взрослых на скамье перед фортепьяно, буклеты муниципального колледжа в Клир-Лейк на полке, где раньше стояли журналы по сельскому хозяйству. Там, в окружении всех этих вещей, легко представить Роуз – за ревизией прошлого, обустройством будущего и подсчетами причитающейся компенсации. Это была горестная, но утешительная картина, совершенно противоположная моим воспоминаниям о ней, в которых она трясла и трясла меня, стараясь разбудить, разбередить, вытащить из беспросветного хаоса.