Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Потом я с важностью возвращусь в дом мой, а когда моя невеста пришлет ко мне какую-нибудь особу, чтобы передать мне свои приветствия, я осыплю золотом эту особу и одарю ее драгоценными тканями и великолепными одеждами. А если визирь вздумает прислать мне какие-нибудь свадебные подарки, я не приму их и отошлю ему обратно, хотя бы это был очень дорогой подарок; и таким образом я покажу ему, как возвышенна моя душа и сколь мало я способен к малейшей неделикатности. Затем я сам назначу день моей свадьбы и установлю подробности брачной церемонии и прикажу ничего не жалеть для великолепия пиршества и не скупиться на число и качество музыкантов, певцов, певиц и танцовщиц. И я сделаю во дворце своем все нужные приготовления, уберу его, и развешу повсюду ковры, и усыплю пол цветами от самого входа до торжественной залы, и прикажу полить пол розовой водою и другими благовонными водами.

А в брачную ночь я облекусь в мои лучшие одежды и взойду на трон, поставленный на возвышении, который будет обтянут со всех сторон расшитыми шелковыми тканями с узорами из цветов и приятных для глаза цветных линий. И в продолжение всей церемонии и в то время, как будут водить посреди залы жену мою, сияющую во всех своих прелестях более, чем полная луна в месяце Рамадане[35]

, я останусь неподвижным и важным и даже не взгляну на нее и не поверну голову ни вправо, ни влево, чтобы выказать таким образом все величие моего характера и всю мудрость мою! И наконец, жену мою подведут ко мне, и она будет стоять передо мной во всей свежести своей красоты и благоухая чудесными ароматами. А я даже и не пошевелюсь, а, напротив того, буду сидеть равнодушно и важно до тех пор, пока все женщины, присутствующие на свадьбе, не приблизятся ко мне и не скажут: «О господин наш и венец голов наших! Вот супруга и раба твоя почтительно стоит перед тобой, ожидая, чтобы ты удостоил ее взглядом! Она так устала стоять! И она ждет лишь приказания твоего, чтобы сесть!»

Но я не произнесу ни единого слова и заставлю их еще настоятельнее добиваться ответа моего. И тогда все женщины и все приглашенные преклонятся пред величием моим и падут ниц, многократно лобызая землю.

Тогда только я соглашусь опустить глаза мои и удостоить взглядом жену мою, но не более как одного-единственного взгляда, а затем снова подниму глаза и приму вид глубочайшего равнодушия. И служанки уведут жену мою, а я тоже поднимусь и пойду переменить одежды мои, чтобы облечься в другие, еще более богатые и роскошные. И тогда вторично приведут новобрачную к трону моему, тоже в другом одеянии и в другом убранстве, сплошь покрытую разными драгоценностями, золотом и самоцветными камнями и надушенную другими благовониями, еще гораздо более приятными. И опять я буду сидеть и ждать, чтобы меня еще и еще раз просили взглянуть на жену мою, и сейчас же опять подниму глаза, чтобы не смотреть на нее. И так буду я действовать до тех пор, пока все церемонии не окончатся…»

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и с обычною скромностью не захотела пользоваться больше в эту ночь данным ей разрешением.

А когда наступила

ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она рассказала царю Шахрияру продолжение этой истории:

Говорили мне, о царь благословенный, что цирюльник закончил рассказ о приключениях пятого брата своего, эль-Ашара, следующим образом:

— «…пока все церемонии не окончатся. Тогда я прикажу нескольким молодым рабам моим взять кошелек с пятьюстами динариями мелкой монетой и разбросать эти монеты пригоршнями по всей зале, а затем распределить такую же сумму между всеми музыкантами и певцами, и такую же сумму — между прислужницами жены моей. После этого прислужницы отведут жену мою в ее опочивальню, куда явлюсь и я сам, но не иначе как заставив долго ждать себя. Подойдя к ней, я пройду, не глядя на нее, между женщинами, выстроившимися в комнате двумя рядами, и сяду на диван, и потребую себе кубок с благовонной и сладкой водой, и, воздав хвалу Аллаху, буду спокойно попивать ее.

Что же касается жены моей, то я по-прежнему совершенно не буду замечать ее присутствия, тогда как она, лежа на кровати, будет ожидать, чтобы я подошел к ней. И чтобы хорошенько унизить ее, и заставить почувствовать мое превосходство, и дать ей понять, как мало я ценю ее, я не скажу ей ни единого слова и таким образом покажу ей, как я намерен обращаться с ней в будущем. Ибо только этим способом можно сделать женщин покорными, кроткими и нежными. И в самом деле, вскоре войдет в комнату и подойдет ко мне дочь моего дяди[36], и станет целовать мне голову и руки и скажет: «О господин мой! Удостой взглянуть на рабу твою, дочь великого визиря, которая страстно желает, чтобы ты подошел к ней, и скажи ей из милости хоть одно-единственное слово!»