Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Если она предназначается для султана, то я предпочел бы поднести ее в дар, не требуя за нее никакой платы. Но так как ты сам, о великодушный визирь, спрашиваешь меня об этом, то я считаю своим долгом отвечать тебе. И вот я скажу тебе, что эти десять тысяч золотых динариев едва только возместят мне стоимость цыплят, которыми я с детства кормил ее, и дорогих платьев, в которые я постоянно одевал ее, и все расходы, сделанные мною на ее образование. Ибо я давал ей без счету разных учителей, и она обучалась красивому письму, и всем правилам арабского языка, и персидского — грамматике и синтаксису, и читала толкования Корана, и постановления Закона Божия и их происхождение, и законодательство, и мораль, и философию, геометрию, медицину и кадастр, но в особенности отличается она в стихотворном искусстве, в игре на разных инструментах, в пении и танцах, и, наконец, она читала все книги поэтов и историков. Но все это придало еще больше мягкости и кротости ее характеру и настроению. И вот почему я назвал ее Анис аль-Джалис.

И визирь сказал:

— Ты, конечно, прав. Но я не могу дать тебе больше десяти тысяч золотых динариев. И впрочем, я немедленно прикажу отсчитать их тебе и проверить.

И действительно, визирь Фадледдин приказал взвесить десять тысяч динариев в присутствии старого персиянина, который и взял их. Но перед самым уходом старый торговец невольницами подошел к визирю и сказал ему:

— Прошу позволения нашего господина визиря дать ему один совет.

Фадледдин отвечал:

— Хорошо, говори, что у тебя там такое?

Старик сказал:

— Я советую нашему господину визирю не вести сейчас же Анис аль-Джалис к нашему султану Могаммаду ибн Сулейману, потому что она только сегодня прибыла после долгого путешествия и усталость и перемена климата и воды немного изнурили ее. И лучше всего будет для нее и для тебя также, если ты оставишь ее у себя еще десять дней; и тогда она отдохнет, и красота ее выступит во всем своем блеске; и пусть тогда примет ванну в хаммаме и оденется в другие наряды. И только тогда ты представишь ее султану, и это доставит тебе больше почета и значения в его глазах!

И визирь нашел, что старик прав, и послушался его совета. И он привел Анис аль-Джалис в свой дворец и велел отвести ей отдельную комнату, где она могла бы вполне отдохнуть.

А у визиря Фадледдина бен-Кхакана был сын несравненной красоты.

И он был как луна во время полнолуния; и лицо его было поразительной белизны, и щеки его были розовые, и на одной из них пятнышко, подобное капле серой амбры; и на щеках его был нежный шелковистый пушок, и к нему вполне подходили следующие стихи поэта:

Его ланит пылающие розыПрелестней алых фиников, и яХочу сорвать их. Но ужель осмелюсьЯ руку к ним столь дерзко протянуть?

Я так боюсь отказ холодный встретить!Да и к чему? Его в мои глазаЯ заключил! И тем доволен буду.Хоть стан его и гибок, и воздушен,Но сердце в нем упорно как гранит!О, отчего оно не разделяетДостоинств стана гибкого его?Когда бы стан пленительный и нежный

На это сердце повлиять сумел,К моей любви оно б не оставалосьТаким жестоким и несправедливымИ не терзало б так оно меня.А ты, о друг, что строго порицаешьМеня за страсть, которой скован я,Сумей и мне найти ты оправданье!Знай, я не властен больше над собой;

Мое все тело, силы все моиПокорены могуществом страданий.И знай, о друг, здесь виноват не я,Но и не он, а сердце лишь мое!Но никогда я так бы не томился,Когда бы был ко мне великодушен,А не жесток властитель юный мой.

И вот этот молодой человек, которого звали Али Нур, не знал еще ничего о покупке Анис аль-Джалис. Впрочем, визирь, его отец, прежде всего наказал Анис аль-Джалис не забывать тех наставлений, которые он счел своим долгом дать ей при этом случае.

И он сказал ей: