Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Что касается евнуха, то он того заслуживает! Но визиря следует казнить в следующий раз, если он опять провинится.

Тогда Азиз и визирь стали ходатайствовать о прощении и евнуха, который не помнил себя от страха; и из уважения к визирю царь простил евнуха Кафура.

Тогда Диадем сказал:

— Самое важное — это успокоить тревогу дочери твоей Сетт Донии, которую я люблю, как душу свою!

И царь сказал:

— Я сейчас же иду к ней сам!

Но прежде он распорядился, приказав своему визирю, эмирам и придворным вельможам, сопровождать принца Диадема в хаммам и мыть его самим, чтобы привести его в приятное расположение духа. Потом он поспешил в покои Сетт Донии, которую увидел в ту минуту, как она собиралась поразить себя в сердце острием меча, рукоятка которого упиралась в пол. При таком зрелище царь почувствовал, что разум готов покинуть его навеки, и закричал дочери:

— Он спасен! Сжалься над отцом своим, дочь моя!

Услышав это, Сетт Дония бросила меч, поцеловала руку отца своего, а отец рассказал ей обо всем только что случившемся. Тогда она сказала:

— Я успокоюсь лишь тогда, когда увижу моего милого!

И царь поспешил, как только вернулся Диадем из хаммама, отвести его к принцессе Донии, которая бросилась к нему на шею; и в то время как влюбленные обнимались, царь скромно притворил за ними двери. Потом он вернулся к себе во дворец, чтобы велеть сделать необходимые приготовления к прибытию царя Сулейман-шаха, к которому поспешил отправить визиря и Азиза, чтоб объявить о благополучном положении дел, и в то же время не забыл послать ему сто великолепных коней, сто одногорбых верховых верблюдов, сто юношей, сто девушек, сто негров и сто негритянок.

И только после всего этого царь Шахраман вышел сам навстречу царю Сулейману-шаху и взял с собой принца Диадема; в сопровождении многочисленной свиты они вдвоем вышли из города. И, увидев их, царь Сулейман-шах пошел им навстречу и воскликнул:

— Слава Аллаху, дозволившему моему сыну достигнуть цели!

Потом оба царя дружески обнялись; а Диадем бросился на шею к отцу своему, плача от радости; и отец тоже плакал. Потом стали есть, пить и беседовать в полном удовольствии. А затем позвали кади и свидетелей и тут же составили брачный договор Диадема и Сетт Донии. По случаю бракосочетания щедро одарили воинов и народ, и сорок дней и сорок ночей город оставался украшенным и освещенным. И среди всех этих радостей и празднеств Диадем и Сетт Дония отныне могли беспрепятственно и бесконечно любить друг друга.

Но Диадем не забывал услуг друга своего Азиза; и после того как отправил целый конвой с Азизом к давно оплакивавшей его матери, он уже не хотел более расставаться с ним. А по смерти царя Сулейман-шаха, когда Диадем в свою очередь вступил на престол и сделался царем Зеленого города и Испаганьских гор, он назначил Азиза великим визирем своим; а старого сторожа — главным управителем своего царства, а базарного шейха — старшиною всех ремесленных обществ. И жили они все в счастье до самой своей смерти, единственного бедствия, которое непоправимо.

Когда визирь Дандан закончил историю Азиза и Азизы, Диадема и Донии, он попросил позволения у царя Даул Макана выпить стакан шербета на розовой воде. А царь Даул Макан воскликнул:

— О визирь мой, есть ли кто другой на всей земле столь же достойный, как ты, общества царей и государей?! Поистине, этот рассказ восхитил меня чрезвычайно, так прелестен он и приятен для слушателя!

И царь Даул Макан подарил своему визирю прекраснейшее из почетных одеяний за счет царской казны.

Но что касается осады Константинии…

В эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

СТО ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Что же касается осады Константинии, то уже четыре года тянулась она без всяких решающих последствий; и воины и военачальники начали сильно страдать от разлуки с родными и друзьями; и возмущение среди них было неизбежно.

Поэтому царь Даул Макан принял немедленные меры; он призвал трех военачальников — Вахрамана, Рустема и Тюркаша — и в присутствии визиря Дандана сказал им:

— Вы свидетели того, что происходит, и всего утомления, причиняемого этой несчастной осадой, и неизбежных бедствий, которые посылает на наши головы старуха Зат ад-Давахи, хотя бы только взять смерть брата моего, героического Шаркана. Подумайте же о том, что нам следует теперь делать, и ответьте мне, как должны ответить!

Тогда трое военачальников опустили головы и долго думали, а потом сказали:

— О царь, визирь Дандан опытнее нас всех и состарился в своей мудрости!

А царь Даул Макан обратился к визирю Дандану и сказал ему:

— Мы все ждем твоих речей!

Тогда визирь Дандан приблизился к царю и сказал: