Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И мать Аладдина, хотя и очень удивилась тому, что слышала, однако пошла в кухню, взяла большое и очень чистое белое фарфоровое блюдо и подала его сыну. Аладдин же уже принес плоды-самоцветы и принялся с большим искусством укладывать их на блюдо, принимая во внимание различный цвет их, форму и другие особенности. И когда закончил, показал матери, которая была совершенно ослеплена их блеском и красотой. И хотя она не привыкла видеть драгоценные камни, однако не могла удержаться от восклицания:

— Йа Аллах! Как это восхитительно!

И вынуждена она была даже закрыть минуту спустя глаза — так ослепил ее этот блеск. И сказала она наконец:

— Теперь вижу, что этот подарок может быть принят и султаном. Это правда. Но затруднение уже не в этом. Труден будет для меня этот шаг, чувствую, что не в силах буду выдержать величие присутствия султана и буду стоять неподвижно, с онемевшим языком, а может быть, и упаду в обморок от смущения и волнения. Но даже если предположить, что я совладаю с собой, чтобы удовлетворить твою душу, полную этого желания, и выскажу султану твою просьбу относительно дочери его Бадрульбудур, — что же случится? Да, что случится? Ну так вот, сын мой, или подумают, что я сумасшедшая и прогонят меня из дворца, или же султан, раздраженный нашей просьбой, накажет нас обоих страшным наказанием. Если же ты так не думаешь и уверен, что султан примет твою просьбу, то все-таки он станет спрашивать о твоем звании и положении. И скажет он мне: «Да, этот подарок великолепен, о женщина, но кто ты? И кто такой сын твой Аладдин? И чем он занимается? И кто отец его? И сколько у него дохода?» — да то, да се в том же духе. И тогда я должна буду сказать, что ты никаким ремеслом не занимаешься и что отец твой был бедным портным из базарных портных.

Но Аладдин возразил:

— О мать моя, не беспокойся! Султан не будет задавать тебе таких вопросов, когда увидит драгоценные камни, уложенные, как плоды, на фарфоре! Поэтому не бойся и не заботься о том, чего не может случиться. Встань и иди к нему с этим блюдом и проси выдать за меня замуж дочь его Бадрульбудур. И не смущайся таким простым делом. Да не забывай, если ты еще продолжаешь сомневаться в успехе, что у меня есть еще лампа, которая заменит мне всякие доходы и всякие ремесла.

И продолжал он говорить с матерью так горячо и с такою уверенностью, что в конце концов убедил ее совершенно. И просил он ее надеть самое лучшее платье; и подал он ей фарфоровое блюдо, которое она поспешила завязать в шелковый платок, чтобы нести в руке.

И вышла она из дома и направилась во дворец султана. И вошла она в приемную залу вместе с толпою просителей. И стала она в самом первом ряду, но стояла в смиренной позе среди присутствующих, скрестив руки на груди и с почтительно опущенными глазами.

И заседание Совета началось, когда вошел султан в сопровождении своих визирей, эмиров и стражи. И старший из секретарей султана стал вызывать просителей одного за другим, по порядку поданных прошений.

И тут же начали разбирать дела. И просители уходили, одни довольные исходом своего дела, другие с длинными лицами, а другие и вовсе не были вызваны за недостатком времени. И мать Аладдина была в числе этих последних.

Когда заседание было закончено и султан ушел в сопровождении визирей, она поняла, что и ей ничего не остается, как только уйти. И вышла она из дворца и возвратилась домой. Аладдин, нетерпеливо ждавший ее у дверей, увидел, что она возвращается, держа в руках фарфоровое блюдо; это взволновало и озаботило его, и, опасаясь несчастья или зловещего известия, он не захотел ни о чем спрашивать на улице и поспешил увести ее в дом, и там, с пожелтевшим лицом, он спросил ее глазами и знаками, так как от волнения не мог вымолвить ни слова. И бедная женщина рассказала ему о случившемся, прибавив:

— На этот раз надо простить твою мать, сын мой, потому что я не привыкла к дворцам; вид султана так смутил меня, что я не могла приблизиться, чтобы изложить ему мою просьбу. Но завтра я снова пойду во дворец и буду смелее.

И Аладдин, несмотря на все свое нетерпение, был все-таки счастлив, узнав, что не было более неприятной причины для возвращения фарфорового блюда в руках матери. И он был даже очень доволен тем, что самый трудный шаг был сделан без помех и без дурных последствий для матери и для него. И утешал он себя мыслью, что хотя дело и отложено, но все-таки будет исполнено.

Действительно, на другой день мать отправилась во дворец, держа за два уголка шелковый платок, в который был завязан драгоценный подарок.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

СЕМЬСОТ СОРОК ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала: