Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Я предлагаю со своей стороны то, чем дорожу больше всего на свете, а именно мой увеселительный дворец. Думаю, что, таким образом, не обижу тебя! Мой дворец во многом превосходит и ценностью, и красотой твой павильон с картинами!

Сетт Зобейда жестоко обиделась и ответила:

— Теперь нечего спорить о том, что лучше: твой дворец или мой павильон. Чтобы решить это, тебе стоит только прислушаться к тому, что говорят у тебя за спиной. Освятим-ка лучше наш заклад. Да будет между нами Аль-Фатиха![13]

И халиф согласился:

— Да, пусть Аль-Фатиха Корана будет между нами!

И они прочли вместе первую главу святой книги, чтобы скрепить свой заклад.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ПЯТИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А чтобы скрепить свой заклад, прочли они вместе первую главу святой книги. И стали они ждать возвращения меченосца Масрура, молча и враждебно настроенные друг против друга.

Вот и все, что было с ними.

Что же до Абул Гассана, то он зорко следил и, еще издали увидав приближавшегося Масрура, понял, с какою целью тот идет к нему. И сказал он Сахарному Тростнику:

— О Сахарный Тростник, Масрур идет прямо к нашему дому! Его посылают к нам, без сомнения, вследствие спора, возникшего по поводу нас с тобой между халифом и Сетт Зобейдой. Начнем с того, что будет прав халиф, а Сетт Зобейда ошибется. Ложись скорей и притворяйся опять покойницей!

И Сахарный Тростник сейчас же притворилась умершей; а Абул Гассан завернул ее в саван и положил, как и в первый раз, сам же сел около нее в распущенном тюрбане, с длинным лицом и платком, прижатым к глазам.

В эту самую минуту вошел Масрур. И, увидав Сахарный Тростник, завернутую в саван и лежащую посредине комнаты, и Абул Гассана, погруженного в глубокое отчаяние, он сам испытал некоторое волнение и сказал:

— Нет Бога, кроме Аллаха! Очень сожалею о тебе, о бедная Сахарный Тростник, сестра наша, о ты, некогда такая кроткая и милая! Как огорчает нас всех судьба твоя! И как краток был твой земной путь, как скоро отозвал тебя к Себе Тот, Кто создал тебя! Да смилуется и пожалеет тебя Раздаватель щедрот!

Затем он обнял Абул Гассана и, опечаленный, поспешил проститься с ним, чтобы отдать отчет халифу в том, что видел. И не сожалел о том, что может доказать Сетт Зобейде, до какой степени она была упряма и неправа, противореча халифу. Он вошел к Сетт Зобейде и, поцеловав землю, сказал:

— Да продлит Аллах жизнь госпожи нашей! Усопшая лежит посредине комнаты, и тело ее уже вздувается под саваном, и от нее уже идет дурной запах. А что касается бедного Абул Гассана, то он, вероятно, не переживет своей супруги.

При этих словах Масрура халиф выразил полное удовольствие; потом, обернувшись к мгновенно пожелтевшей Сетт Зобейде, он сказал ей:

— О дочь моего дяди, что же не зовешь ты писца, который должен записать на мое имя павильон с картинами?

Но Сетт Зобейда принялась бранить Масрура и с беспредельным негодованием сказала халифу:

— Как можешь ты доверять этому евнуху, лжецу и сыну лжеца? Не видела ли я собственными глазами, не видели ли все служанки мои час тому назад любимицу мою Сахарный Тростник всю в слезах, оплакивающую смерть Абул Гассана?

И, возбужденная собственными словами, она бросила туфлю в голову Масрура и закричала ему:

— Прочь отсюда, о собачий сын!

И Масрур, более самого халифа оцепеневший от удивления, не захотел усиливать раздражения госпожи своей и, перегнувшись пополам, поспешил убраться, мотая головой.

Тогда разгневанная Сетт Зобейда обратилась к халифу и сказала ему:

— О эмир правоверных, никогда не думала я, чтобы ты когда-нибудь мог сговориться с этим евнухом, чтобы причинить мне такое огорчение и заставить меня поверить тому, чего нет. Не могу более сомневаться в том, что этот доклад был заранее условлен с Масруром, чтобы огорчить меня. Как бы то ни было, чтобы доказать, что права именно я, хочу, в свою очередь, послать кого-нибудь, чтобы узнать, кто из нас проиграл. И если ты прав, то это будет значить, что и я потеряла голову и все мои служанки обезумели вместе со своею госпожой! Если же, напротив, права я, то желаю, кроме того, что выиграю по нашему условию, получить еще и голову этого дерзкого негра!

Зная, до какой степени раздражительна его супруга, халиф немедленно согласился на ее требование.

А Сетт Зобейда сейчас же велела позвать воспитавшую ее кормилицу, пользовавшуюся ее полным доверием, и сказала ей:

— О кормилица, иди сейчас же в дом Абул Гассана, сотоварища господина нашего халифа, и посмотри только, кто умер там: Абул Гассан или супруга его Сахарный Тростник. И возвращайся скорее, чтобы доложить мне, что видела и узнала!

Кормилица ответила, что слушает и повинуется, и, несмотря на свои старые ноги, скорыми шагами направилась к дому Абул Гассана.

Абул Гассан же, внимательно наблюдавший за всеми проходившими взад и вперед мимо его дома, еще издали заметил старую кормилицу, подходившую, с трудом передвигая ноги; и понял он причину ее появления и со смехом сказал супруге своей:

— О Сахарный Тростник, я умер!