Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О дядя, иди впереди нас, приведи к девушке, о которой идет речь, и предупреди ее, чтобы она готовилась быть увиденной и услышанной всеми нами, потому что меня будут сопровождать мои друзья.

И шейх ответил послушанием и повиновением и поспешно исчез, в то время как халиф и его товарищи, ведомые Ишахом, который знал дорогу, медленно пошли к тому месту, где старик держал рабынь своих.

Хотя в этом приключении не было ничего необычного, тем не менее они приняли его с открытым сердцем, — так рыбак у моря принимает удачу, которую Аллах посылает с его первым уловом, какой бы маленькой она ни была. И вскоре они увидели здание с высокими стенами и широким внутренним пространством, в котором могли с комфортом разместиться все племена пустыни. И они прошли через дверь и вошли в большую залу, предназначенную для продажи и покупки и окруженную скамьями, на которых сидели покупатели. И они сами сели на эти скамьи, а старик, шедший впереди них, пошел за девушкой.

И для нее прямо посреди залы было приготовлено нечто вроде драгоценного деревянного трона, покрытого тканью с ионийской вышивкой, и у его подножия — дамасская лютня, украшенная серебряными и золотыми нитями.

И вот ожидаемая молодая девушка появилась на пороге залы. И, поприветствовав общество, с изяществом качающейся ветки она села на приготовленный для нее трон. И она была подобна солнцу, когда оно светит в вышине полуденного неба. И хотя ее руки немного дрожали, она взяла лютню и прижала ее к груди своей, как сестра прижимает к себе младшего брата своего, а затем она исполнила прелюдию, которая привела всех в восторг. И она заставила послушные струны звучать в другой тональности и пропела такие стихи:

Вздохни, о утро, чтоб одинИз этих вздохов невесомых

Мог улететь в страну влюбленных, —Там живет моя давнишняя любезная подруга!И пусть привет тот вздох ей передастИ скажет, что давно я сердце отдалВ залог любви ее, ведь я давно погибОт вида этих глаз, и я терзаем страстью,И разум мой отказывает мне,И не могу сомкнуть я веки, и без сна

Часы летят ночные под луной.

И когда юница закончила петь, халиф не смог удержаться от возгласа:

— Благословение Аллаха на голос твой и на искусство твое! По правде говоря, ты преуспела!

Но он внезапно вспомнил о своей маскировке и больше ничего не сказал, боясь, что его узнают. А Ишах, в свою очередь, тоже похвалил девушку. Но не успел он закрыть рот, как царственно сложенная юница быстро встала, подошла к нему и почтительно поцеловала его руку, сказав:

— О господин мой, мои руки все еще дрожат в твоем присутствии, язык замолкает перед твоим взором, а красноречие иссякает. И только ты можешь, насколько я знаю, развязать эти путы.

И когда она сказала ему это, из глаз ее покатились слезы.

При виде этого Ишах, очень удивленный и тронутый, спросил ее…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И при виде этого Ишах, очень удивленный и тронутый, спросил ее:

— О драгоценная юница, почему душа твоя грустна и отчего она заставляет глаза твои плакать? И кто ты, почему я тебя не знаю?

И когда девушка, не отвечая, опустила глаза, Ишах понял, что она не хочет говорить на людях. И, взглянув на заинтригованного халифа, он задернул занавеску, отделяющую на аукционе рабынь от покупателей, и мягко сказал:

— Может быть, теперь ты захочешь объясниться легко и свободно?

И юница, увидев, что осталась с Ишахом наедине, жестом, полным изящества, сразу приподняла покрывало с лица своего и предстала перед ним во всей своей красе: белая, как новая луна, с черными локонами на каждом виске, прямым, тонким, словно выточенным из прозрачного перламутра носом, ртом словно из мякоти спелых гранатов и маленьким изящным подбородком. И на этом прекрасном, свободном от покрывала лице под двойной дугой бровей сияли большие черные глаза, и, казалось, они готовы были выйти за пределы лица ее, если бы их не сдерживали виски.

И Ишах, пристально посмотрев на нее, тихо сказал:

— Говори, о юница, ты можешь мне довериться.

И тогда она сказала голосом, похожим на журчание воды в фонтанах:

— Долгое ожидание и мучения духа сделали меня неузнаваемой, о господин мой, и слезы, которые я пролила, смыли свежесть со щек моих. И больше на них не расцветают прежние розы.

И Ишах улыбнулся и, прервав ее, сказал:

— И с каких это пор, о юница, розы расцветают на лике полной луны?! И почему ты своими словами стремишься умалить собственную красоту?!

Она же ответила: