Тысяча и одна ночь. В 12 томах

В зале празднеств собрались все дамы, жены эмиров, визирей и служащих при дворце. Все эти дамы расположились двумя рядами, и каждая держала в руке большую свечу; и лица у всех были закрыты вуалями из белого шелка ввиду присутствия двух мужчин. И вот Гассан и горбун-новобрачный прошли между двумя вереницами женщин. Они поднялись на возвышение и сели, пройдя между этими двумя рядами, которые тянулись от залы собраний и празднеств и до самой брачной комнаты, откуда вскоре должна была выйти для участия в церемонии новобрачная.

И при виде Гассана Бадреддина, при виде его красоты, прелести его лица, блиставшего, как вновь народившаяся луна, женщины пришли в волнение, дыхание у них остановилось, и они чувствовали, что теряют разум. И каждая из них горела желанием обнять этого дивного юношу и броситься на его грудь и остаться связанной с ним в течение года, или месяца, или хоть одного часа, или по крайней мере столько времени, сколько нужно для того, чтобы получить хоть одну его ласку и почувствовать его прикосновение.

И все эти женщины, которые не в силах были сдерживать себя долее, сразу открыли свои лица, приподняв свои вуали. И все они показывали себя без всякой сдержанности, совершенно забыв о присутствии горбуна.

И все они старались подойти к Гассану Бадреддину, чтобы поближе им полюбоваться и сказать ему слово любви или по крайней мере сделать ему знак глазом, чтобы он мог видеть, в чем заключается их желание. Между тем танцовщицы и певицы усиливали еще более это впечатление, рассказывая о щедрости Гассана и побуждая этих дам еще более ухаживать за ним.

И дамы говорили:

— О Аллах! Аллах! Вот это молодой человек! Именно он достоин спать с Сетт эль-Госн! Они созданы друг для друга! И что за противный горбун, и как не истребит его Аллах?!

И вот в то время, когда дамы в зале продолжали восхвалять Гассана и посылать проклятие горбуну, певицы ударили вдруг в свои тамбурины, и двери брачной комнаты открылись, и новобрачная, прекраснее луны во время полнолуния, вышла в залу в сопровождении евнухов и прислужниц.

Сетт эль-Госн, дочь визиря Шамзеддина, шла среди женщин, и она блистала, как гурия[77], и все остальные рядом с нею казались только сопутствующими светилами и окружали ее, точно звезды луну, выходящую из облака. И она была надушена амброю, мускусом и розою; и волосы у нее были убраны и блистали под шелком, который их прикрывал; и плечи дивно обрисовывались под роскошными одеждами, которые их прикрывали. И она действительно была одета по-царски; между прочим, на ней было одеяние, все вышитое червонным золотом, и на его ткани были изображены фигуры зверей и птиц; но это было только верхнее одеяние; что же касается других, нижних, одеяний, то один только Аллах был бы в состоянии понять и оценить их стоимость! И на шее у нее было ожерелье, которое могло стоить… кто знает сколько тысяч динариев! Каждый камень, из которых оно состояло, представлял такую редкость, подобной которой не видел ни один из смертных, будь то даже сам царь!

Одним словом, Сетт эль-Госн, новобрачная, была так хороша, как полная луна в свой четырнадцатый день![78]

Что же касается Гассана Бадреддина из Басры, то он продолжал сидеть, восхищая всех присутствующих дам. И вот в его сторону направилась новобрачная. Она подошла к возвышению, грациозно покачиваясь направо и налево. И тогда конюх-горбун поднялся и поспешил к ней, чтобы обнять ее, но она с ужасом оттолкнула его, быстро отвернулась и в тот же миг очутилась перед прекрасным Гассаном. И подумать только, это был ее двоюродный брат, и она этого не знала, и он тоже!

При виде всего этого все присутствующие женщины засмеялись, в особенности когда юная новобрачная остановилась перед прекрасным Гассаном, к которому она тотчас же воспылала страстью, и вскричала, протянув руки к небу:

— Аллахумма![79] Сделай так, чтобы этот прекрасный юноша был моим супругом! И избавь меня от этого горбатого конюха!

Тогда Гассан Бадреддин, как ему приказывал джинн, опустил руку в карман и вынул ее полной золота; и он бросал золото горстями прислужницам Сетт эль-Госн, и танцовщицам, и певицам, а они восклицали:

— Ах! Если бы ты мог обладать новобрачной!

И Бадреддин любезно улыбался на все их пожелания и на их похвалы.

Что же касается горбуна, то он оставался все время один, безобразный, как обезьяна. И все окружили Сетт эль-Госн и прекрасного Гассана, не обращая внимания на отвратительного горбуна, который сидел, покинутый всеми, возбуждая смех и презрение. И всякая, случайно приближаясь к нему или проходя мимо него, тушила свою свечу, чтобы посмеяться над ним. И он все время оставался один, и злился, и выходил из себя, и все женщины издевались над ним, проходя мимо, и отпускали бесцеремонные шутки.

И одна говорила ему:

— Обезьяна! Ты можешь обойтись как-нибудь без жены!

И другая говорила ему:

— Посмотри! Куда ты годишься в сравнении с нашим прекрасным господином!

И прочие говорили:

— Он мог бы одним ударом забросить тебя обратно в твою конюшню!

И все смеялись.