Тысяча начал и окончаний

– У Сахибы было нечто такое, о чем большинство людей только мечтает, Ма, – говорю я, вешая браслеты на стойки. – Она отказалась от нее. Это ее собственная вина. Но мне все равно в это не совсем верится. Это просто народная сказка, правда?

– Как ты можешь так говорить, Тара? О такой любви можно лишь мечтать, очень немногим людям довелось ее испытать, – ее голос снова становится далеким, когда она произносит: – И, может быть, это действительно нечто такое, ради чего стоит рискнуть всем, – ее глаза вспыхивают, и она смеется. – Но немногие готовы рискнуть, правда? В любом случае в наше время, вы, дети, ничего не понимаете в любви, – она придвигает ко мне еще одну стопку бархатных коробочек. – Теперь все делается одним кликом на сайте знакомств. Истинная любовь в глазах, в воссоединении двух душ.

– Угу, – отвечаю я и начинаю распаковывать коробочки, которые Ма положила на прилавок.

– Как прошли танцы, Бебо? – внезапно спрашивает она меня, и странная улыбка появляется на ее лице. Она щиплет меня за щеку. – О, ты думаешь, я не знаю, куда вы ходите? Думаешь, я не делала всего того, что делаете вы, раньше вас и лучше вас? – она смеется. – Что-то интересное было?

– Ма!

– Ну, ну, ты слушаешь эту песню без конца. Наверное, неспроста, – глаза ее сияют, как только что отполированные камни, и я спрашиваю себя, действительно ли она верит в эти слова: воссоединение двух душ. – Самое время, Бебо. Развлекайся, но сохраняй чистоту, и не дай никому себя обмануть.

– Конечно, Ма, – со смехом отвечаю я. – Как будто.

– Что – как будто? – недоверчиво спрашивает она. – Ты действительно думаешь, что я не развлекалась в твоем возрасте?

– Да, Ма, я уверена, что ты развлекалась, – но моя улыбка меня выдает. Я будто вижу длинную dewanae[20] влюбленных, очарованных этими глазами, но та потрясающая Амрита не могла бы ответить на их любовь. Правда?

– Ты думаешь, что все знаешь, – говорит она. – Но у меня тоже есть тайны.

– Какие тайны? – теперь мне стало любопытно, и мои мысли продолжают возвращаться к Нику, к его знакомому прикосновению, к искрам его кожи. Может быть, это чепуха, но, наверное, в этом что-то есть.

– До твоего папы был другой парень. Сундер Сингх. Он только что приехал из Индии – и к тому же из Патиалы[21]! – и работал в лавочке, где продавали чолу бхатуру через дорогу от ювелирного. Да, «У Махи». Но тогда он назывался «У Сабравала». В то время нас было не так много, и все всех знали. Я заходила туда с девочками, и он всегда накладывал мне больше всех на тарелку жирной, горячей бхатуры. Потом, когда я все съедала, он смеялся и спрашивал: «Тид э ки това?»

Когда я смотрю на нее, пораженная, она объясняет.

– «У тебя желудок или колодец?» Точно так же, как я всегда говорила тебе, – она хмурится. – Во всяком случае, все это произошло очень быстро, от смеха за едой до…

– Куда он уехал? – спрашиваю я. – Сундер Сингх?

– Его убили. Раскроили ему голову. Мои братья… – тут ее голос замирает, пропадает где-то там, куда я могу дотянуться. – Я пыталась, но было уже поздно. Я до сих пор не могу поверить, что его нет.

– Подожди, что? – спрашиваю я, ожерелье, которое я раскладываю, со звоном ударяется о стеклянную витрину. – Его убили. Убили?

– Им так и не предъявили обвинения… – голос ее снова замирает. – Признали несчастным случаем. Затем его семья собралась и вернулась обратно в Лудиану[22].

– Мама!

Она тут, но ее уже нет, она снова напевает слова той песни о давно потерянной любви и о боли, которая всегда будет с ней.

– Ма, – зову я и прикасаюсь к ее руке.

Она отдергивает руку, удивленная.

– Давай, ты заканчивай, хорошо, Бебо? Потом дядя Сунил тебя подвезет, я понимаю, научная работа, – она поспешно выскакивает из задней двери, прижав ладонь к щеке, словно вспоминая знакомое прикосновение.

Я снова поворачиваюсь к прилавку, передо мной выложен ряд бархатных коробочек для украшений. В них лежит еще десяток золотых гарнитуров, их создали и украсили в той Индии, которую я никогда не видела: снова танцующие павлины, ревущие львы, грозно извивающиеся змеи с рубиновыми глазами, зовущими вас. Последняя коробка заполнена тяжелыми, звенящими ножными браслетами, все пайалы свалены в беспорядке, каждая пара выкована из блестящего серебра. Ни одного золотого браслета. Я раздумываю, не спросить ли ее об этом, но что-то меня останавливает. Вместо этого я просто отделяю пару за парой и раскладываю на бархате, расстеленном внизу, думая об упущенных моментах.

Я полирую какие-то новые гарнитуры – кованые золотые браслеты, раскрашенные в темно-синий и зеленый, цвета павлиньего пера, – когда раздается звонок в дверь. Я нажимаю кнопку «открыть», не думая, как всегда, хотя Ма вечно напоминает мне, что сначала надо посмотреть, кто пришел. Звенят колокольчики, дверь открывается, и мое сердце падает при виде него. Это Ник.

Не знаю, как он меня нашел, я была почти уверена, что никогда его больше не увижу, однако мне этого хотелось.