Тысяча начал и окончаний

Но пока Там падает, стена окутывает ее, синие линии становятся тоньше и проникают под ее кожу, как вены, пальцы приобретают цвет неба, листьев; руки скрывает тонкая белая вуаль, которая скользит вверх по ее грудной клетке и лицу, – и в тот момент, когда Там должна удариться о камни стены, она изменяется, расплывается, превращается, – и белая птица с синими полосками на крыльях взлетает, поймав восходящий поток, и делает вираж назад, к стене.

Она…

Такое случается только в сказках. Кам останавливается, тяжело дыша, мир вокруг нее расплывается и качается. Она смотрит, как птица снова и снова устремляется к внешней поверхности стены; снова и снова ударяется о непреодолимое препятствие.

Она сказала, что мы сможем летать

.

Это был всего лишь сон. Просто невероятный, невозможный сон Там. Но, когда птица падает вниз, со взъерошенными, сломанными, кровоточащими крыльями, когда она садится на сжатый кулак Кам и смотрит снизу в ее лицо, Кам узнает взгляд сестры.

Кам не может скрыть отсутствие Там. Надзирательницы замечают, конечно, и сурово выговаривают ей за то, что не сумела уследить за сестрой. Они думают, что она убежала, что она прячется где-то в глубине садов.

– Глупая девчонка, – со вздохом говорит надзирательница Бак Ким. – Она об этом пожалеет, когда мы ее найдем. – А потом обращается к Кам, чуть более добрым голосом, – она всегда любила Кам, всегда хвалила ее за упорный, неустанный труд. – Не позволяй этому отвлечь тебя от расчетов.

Но она отвлекается. Кам кормит птицу своим подгоревшим рисом и клецками, смотрит, как та ест, двигается, летает, и гадает, сколько в ней осталось от Там. Два раза она выносит ее в сад, отпускает ее у стены, но она всегда возвращается, всегда в том же облике. Что бы ни произошло у стены, это может произойти только один раз.

– Старшая сестра, – шепчет она иногда, после того, как закончит дневные подсчеты. – Что нам делать?

Птица никогда не отвечает. Кам просыпается утром, вытряхивает песок из своих туфель – запах моря наполняет комнату, его приносит ветер с ближних пляжей, – и кормит птицу лапшой из своей суповой миски. Птица жадно глотает еду, запрокидывая голову, как обычно делала Там во время завтрака.

По ночам она поет – издает дрожащие трели, эти звуки возникают в ее снах, превращаются в голос сестры. Это было бы не так плохо, если бы птица говорила о мудрых тайнах, или о сне, который видела Там, о том сне, с которого все началось, но вместо этого она говорит о мелких, повседневных вещах, такие разговоры они вели до того, как Там превратилась в птицу.

«Видишь, в провинции Дай Сан, вот здесь? Несоответствие между домашним хозяйством Хоа Кан сейчас и пять лет назад. Не могло у них появиться тринадцать детей от всего одной жены!

А здесь, в провинции Кванг Пхуок, эти пятнадцать ведер очищенного риса просто исчезают между этой страницей и следующей. А здесь это опять происходит. Готова поклясться, что староста деревни их ворует. Наверняка ворует.

Видишь, Старшая сестра? Видишь?»

Кам открывает рот, чтобы заговорить, но у нее получаются только птичьи трели. Там смеется, расслабленная, добродушная.

Не волнуйся. Все со временем станет ясным.

И все расплывается и белеет, приобретает цвет стены, синие вены вытягиваются вокруг нее, и раздается какой-то многократно повторяющийся звук, снова и снова, – она думает, что это звучит гонг, колокол, возвещающий подъем, но когда Кам просыпается, ловя ртом воздух, в своей пустой комнате, она понимает, что это такое: это стук круглых костяшек на счетах.

В дневное время Кам идет, как лунатик, к своему месту в павильоне, где девушки работают со счетами. Она прикладывает ладонь к пластине у двери – дверь открывается, регистрируя ее приход, и Кам садится на свое место в конце ряда, возле одного из лакированных столбов, выкрашенных в ярко-красный цвет (как все, что принадлежит Императору), недалеко от внутреннего двора. Рядом с ней лежит опустевшая циновка Там, ее бумаги аккуратно свернуты, счеты поставлены на ноль, чернила уже высохли на волосках ее кисти. Другим девушкам это не нравится: суеверная Хан делает знак, отводящий беду, когда садится на место и достает свои счеты из рукава. Девушки не должны исчезать. Пускай они пленницы во дворце, но Император обеспечивает им безопасность, кормит и одевает, а за его стенами свирепствует война и голод, их семьи становятся все малочисленнее, они вымирают, лишенные такого чудесного покровительства.