Тысяча начал и окончаний

Он закутался в накидку, потом в шарф с капюшоном и тяжелой бахромой на концах, закрыв большую часть лица. Накидка и шарф, украденные на складе забытых вещей отделения, некогда принадлежали девушке и отлично подходили для маскировки.

– Если меня поймают, вы все попадетесь вместе со мной, – сказал он, направляясь к двери. Он надеялся, что его походка не выдает его – он двигался так же грациозно, как старые боевые танки города Шанъюй, которые армия уже не использовала, по веской причине.

Вэй усмехнулся; он сидел, опираясь спиной на подушки на своей койке в противоположном конце комнаты.

– Тебя не поймают, телосложение тебя не может выдать. Слишком уж ты миловидный, мошенник.

Все, кого они знали, были худыми, как жители страны, в которой много десятилетий шла гражданская война и жители которой часто голодали. Однако из-за узких костей Лян выглядел скорее изящным, чем исхудавшим. И то ли случайно, то ли из-за лени он отрастил такие длинные черные волосы, что можно было заплести их в косу, которая падала на его плечо. Его сестра, он знал это, одобрила бы это – она сама носила такую косу.

Тао прищурился, глядя на Ляна со своей кровати, осмотрел его и наконец кивнул, удовлетворившись увиденным.

– Ты, возможно, попадешь в историю, если ухитришься пробраться внутрь, но не забудь вернуться сюда вовремя, к медосмотру.

– Не волнуйся, – ответил Лян. Они все должны были ежедневно два раза дистанционно связываться с лабораторией через медицинские мониторы в их комнате, утром и вечером. В промежутке пациентам полагалось лежать на своих постелях и ничего не делать.

– Будем надеяться, что никто не зайдет и не устроит неожиданного визуального осмотра, – сказал Чэнь с верхней койки, перебирая свои таблетки.

Вэй фыркнул, прикрываясь книгой, которую читал на нижней койке.

– Лаборатория слишком занята реальными пациентами, которыми занимается теперь вместо нас, ведь наши симптомы вряд ли так уж опасны.

– Это правда, – согласился Тао. – А если кто-то и появится, Лян, тебе просто придется как раз оказаться в туалете из-за плохой еды.

Лян открыл дверь их комнаты.

– В это нетрудно поверить, учитывая то, что я все еще физически не восстановился, правильно?

– И еще мы хотим получить сувениры, – выражение лица Чэня было насмешливым, но в голосе звучал вызов. – Чтобы доказать, что ты там действительно был.

Лян вышел в коридор отделения для выздоравливающих.

– Ладно, я сегодня вечером вернусь – со свежей пулей для каждого из вас.

Возле городского оружейного завода он догнал группу девушек, идущих к входу. Дежурный охранник скользнул взглядом по Ляну – накидка и шарф, длинная коса, медицинская маска, закрывающая рот, – не заметил ничего неожиданного и жестом пригласил войти в металлические ворота.

Этот момент должен был оказать на него сильное влияние, должен был потрясти его. В конце концов, прежде ни один парень никогда не входил в помещение оружейного завода.

Парней берегли для действий на открытой местности, на улицах, на полях, на речных берегах. Они должны были охранять длинную ограду из колючей проволоки, отмечающую внешние границы воюющего города, пределы той территории, которую он отказывался уступить соседям. Командиры армии Шанъюй давно уже решили, что парней, с их большими руками и крепким телосложением, лучше всего использовать для того, чтобы стрелять из оружия, а не производить его. «Самые сильные яды, – говорили они, – становятся только сильнее от правильного применения». Командиры решили, что девушкам, – у которых пальцы более тонкие и гибкие, а тела лучше подходят для работы у медленно движущихся конвейеров оружейного завода, – будет поручена скучная работа производства оружия до тех пор, пока им тоже не придется стать солдатами города Шанъюй.

Но когда Лян стоял там и впитывал столько впечатлений от оружейного завода, сколько мог, и так быстро, как мог: длинные извивы рабочих столов, клетки черных стальных полок, стеллажи и шипящие трубы; висящие громкоговорители, из которых неслось жужжание непонятных инструкций; воздух, пахнущий бесконечным трудом, пропитанными смазкой вращающимися деталями, грязным полом, совершенно плоским, утоптанным сотнями ног рабочих, – он осознал, что ощущает разочарование.

Это было сердце войска Шанъюй, где впервые начал биться пульс всех его вооружений, – разве это место не должно вызывать больше… гордости? Подавлять, внушать благоговение, даже быть величественным? Вместо всего этого в стенах завода чувствовалась некая усталость, это место устало от собственного назначения, от долга, перешедшего в усталость, потому что оно предчувствовало маячащие впереди годы войны. Лян гадал, поверят ли ему Вэй, и Тао, и Чэнь, когда он вернется и расскажет им об этом сегодня вечером.

«Командиры все время твердят нам, что мы так близки к окончанию войны, – думал он, остро сознавая, что его собственный отец – один из этих командиров, – что это почти конец, – но чей конец?»

Как раз в тот момент, когда он пытался подавить кашель, чья-то рука вдруг схватила его за локоть и повела вперед через комнату.