Тысячеликий герой

Юноши вышли на поле. Каждый видел в них то, что открывала ему его собственная сущность: борцы думали, что Кришна борец; женщины видели в нем сокровищницу красоты; боги знали, что он их повелитель, а Канс думал, что он Мара, сама Смерть. Расправившись со всеми посланными против него борцами и убив напоследок сильнейшего из них, Кришна вскочил на царский помост, стащил за волосы тирана и убил его. Люди, боги и святые были восхищены, но жены царя вышли вперед, оплакивая его. Кришна, видя их горе, утешил их своей изначальной мудростью: «Никто не может жить и не умереть. Представлять себя обладающим чем-то — значит заблуждаться; никто не является ни отцом, ни матерью, ни сыном. Есть только непрерывный круг рождения и смерти»[456]

.

Легенды о спасителе описывают период одиночества как обусловленный нравственным падением человека (Адам в раю, Джамшид на троне). Однако, с точки зрения космогонического цикла, постоянное чередование справедливого и подлого характерно для сцены времен. В истории наций, точно так же как и в истории вселенной, эманация ведет к растворению, юность — к старости, рождение — к смерти, формосозидающая энергия — к мертвому грузу инерции. Жизнь вскипает, низвергая формы, затем убывает, оставляя позади ненужные обломки. Золотой век, правление мирового императора, чередуется в пульсации каждого момента жизни с опустошением, с правлением тирана. Бог, который был творцом, в конце становится разрушителем.

С этой точки зрения, тиран-изверг в не меньшей мере представляет отца, чем прежний мировой император, чье место он захватил, или же тот просветленный герой (сын), который должен заменить его. Он является представителем устоев, так же как новый герой является носителем перемен. И поскольку каждый миг времени вырывается на свободу из пут предшествующего момента, то этот дракон, Хват, изображается как представитель поколения, непосредственно предшествующего поколению спасителя мира.

Говоря конкретно, задача героя состоит в том, чтобы уничтожить сдерживающую сторону отца (дракона, подстрекателя испытаний, изверга-царя) и освободить от его оков жизненные энергии, которые будут питать вселенную.

Это может быть сделано либо в соответствии с волей отца, либо против его воли; он [Отец] может «выбрать смерть для своих детей», или же может случиться так, что Боги предопределят страдания отцу, делая его их жертвенной фигурой. Это не противоречащие доктрины, а различные способы передачи одного и того же содержания; в действительности Драконоборец и Дракон, приносящий жертву и жертва, единодушны за кулисами — там, где нет полярных противоположностей, но смертельные враги на сцене — там, где разворачивается вечная война между Богами и Титанами. В любом случае Отец-Дракон остается Плеромой, настолько же уменьшающейся с тем, что он выдыхает, насколько он увеличивается с тем, что получает обратно. Он является смертью, от которой зависит наша жизнь; и на вопрос: «Смерть одна или их много?» — ответ будет: «Она одна, потому что бог один, но их много, потому что он здесь в своих детях»[457].

Вчерашний герой завтра станет тираном, если не принесет себя в жертву сегодня.